Первое лицо, второе лицо, множественное число, единственное число, черт побери! За кого люди себя только не принимают! Целых шесть лиц! Сам Бог и то не посмел взять себе больше трех.
И все это на смеси разных языков. На Капри очень распространено своеобразное франко-итальянское наречие, которое автор для простоты предпочитает давать в переводе.
Андрасси продолжал стоять, прижавшись животом к парапету, и смотреть прямо перед собой. Госпожа Сатриано тоже. Немного ниже их, на другой террасе, окруженной невысокими соснами, сидели три женщины. Все три — в брюках. Госпожа Сатриано, которой было далеко за шестьдесят, тоже была в брюках из ярко-синего бархата и в зеленом пуловере.
— Это не остров, а царство красоты, — добавила она с легким итальянским акцентом, немного укорачивая гласные то в одном, то в другом слове.
— Пловец! — воскликнула она несколько более пронзительным голосом. — В такую погоду! Бедненький, меня за него бросает в дрожь.
Несмотря на большое расстояние, маленькая хрупкая фигурка на поверхности зеленой воды, оставлявшая за собой пенящийся след, вырисовывалась довольно отчетливо. С высоты был виден также толстый слой воды, огромная глубина, эти пропасти и опасности, которые не замечал сам пловец, беспечно преодолевая их брассом.
— Вы любите плавать?
Возможно, ее фраза прозвучала недостаточно вопросительно. Оставаясь все в той же позе, устремив взгляд вдаль, Андрасси ничего не ответил. Он смотрел на дорогу, которая, петляя по холму, спускалась к морю, глядел на зеленые и желтые кабины пляжа, на повозку, которую медленно тянула в гору лошадь. Когда ее скорость увеличивалась, отчетливо слышалось поцокивание копыт.
Андрасси поднял глаза на госпожу Сатриано. Она по-прежнему созерцала пейзаж, но восхищенное и сладострастное выражение исчезло. Ее крупное, костистое лицо было спокойно, но это был такой покой, какой наступает после пережитого горя, после пролитых слез.
— Андрасси, — спросил пожилой человек в панаме, — вы не забыли о моей телеграмме?
— Она уже отправлена, сударь, — ответил Андрасси.
Он обернулся. Распластанные на шезлонгах в оранжевую полоску тела казались медленно плывущими, постепенно растворяющимися в умиротворенном забвении: притаившийся под своей панамой Форстетнер, развернутый, как лента, долговязый Вос и госпожа Сан — Джованни, безвольно опустившая вниз свою короткую ладонь с изумрудом.
— Ради чего еще стоит жить? — произнесла она.
В этот момент на маленькой аллее появился слуга в белой куртке с подносом в руке. Среди лютиков он выглядел нелепо. Миновав массивное дерево с голубыми конусообразными ветвями, он подошел к террасе. Выставив вперед подбородок, наклонился к Форстетнеру, который взял письмо и сказал: «Вы позволите…» Остальные бессознательно уставились на него. События на островах случаются редко, и поэтому любопытства вызывают больше, чем в иных местах.
