Он вспомнил о Коляне, подскочил, огляделся, подбежал к оврагу.
Тот сидел, обхватив голову руками, и качался из стороны в сторону. Испугавшись, что Коляна ранило, Андрей подбежал к нему, схватил за руки. Колян вырвался:
— Ну как она, блин, могла… Я же люблю ее, суку, люблю… — и голос его сорвался.
И сидел он, такой жалкий и грязный, что Андрею показалось, как будто это он — старше Коляна, старше, сильнее, мудрее.
— Уходи, убирайся! — закричал тот, закрывая лицо руками и бессильно размазывая по лицу слезы пополам с кровью.
В первом попавшемся магазине Андрей купил водки и выпил ее почти всю разом прямо из горла. И не было ему в этом мире места, приюта, некуда ему было идти…
Татьяну разбудил резкий кричащий звонок в дверь.
Андрей ввалился в квартиру грязный, окровавленный, не глядя на нее, скинул куртку и обувь, подхватил ее, ничего еще не сообразившую спросонья, и плашмя, спиной бросил на кровать, продолжая стягивать с себя остальное.
Лицо его над ее лицом было чужим и страшным, и она пыталась сопротивляться, но он тут же ловко заломил ее руку…
Он отпустил ее, отвалился в сторону, на спину, и тут же захрапел, уже один, без нее. Татьяна глядела в потолок. Тело опустошенно ныло, и такая слабость, такое отчаяние накатило на нее, безвыходность и безрезультатность всего на этом свете, что даже плакать не хотелось, и она взвыла, закричала беззвучно, корчась на новом цветастом белье…
Проснулась от грохота на кухне. Вскочила, выбежала из комнаты. Он тихо сползал по стеночке, голый, синюшно-бледный, и едва она успела подскочить, поймать его в руки, как его начало рвать. Его трясло, и когда она испуганно совала ему в руки, в губы стакан с водой, зубы беспомощно клацали по стеклу, и вода лилась на грудь.
— Уйди, уйди, — сквозь блевотину и слезы шептал он, глядя на нее безумными глазами и не видя, — это ты во всем виновата, отстань от меня, я сам…
Его выворачивало. Временами он почти терял сознание. Она вспомнила все, что знала об алкогольных отравлениях, и совала ему то активированный уголь, то аспирин, то насильно вливала воду, чтобы было, чем блевать.
А он все отмахивался от нее, защищался. И вдруг вскочил, отшатнулся:
— Отстань от меня! Убирайся ко всем чертям! Что ты ко мне лезешь! Ты мне противна — старая глупая дура! Я не люблю тебя, понимаешь? Где твоя гордость, твое достоинство?!
Слова били наотмашь. Так, что казалось, под кожей лопались сосуды и кости крошились, как мел. Она закрыла лицо руками, как будто этим можно было защититься.
