Андрей ночевал у Татьяны, и утром они, как обычно, провозились, и, уже опаздывая, выскочили на улицу. Накануне вечером они немного повздорили, но ночью шумно помирились, и с утра все прошло на удивление гладко. Посмеялись вместе друг над другом, опаздывающими, стояли теперь рядом в троллейбусе и говорили ни о чем. Если Татьяна дома все норовила ластиться к нему: приобнять неожиданно, погладить рукой, проходя мимо, то едва оказавшись на людях, становилась совсем другой: взрослой, далекой, деловой. Они ехали, разговаривали о каких-то серьезных вещах, и никто из попутчиков не мог подумать, что между ними было всего какой-то час назад…
И Андрею казалось, они думали — это сослуживцы, живущие рядом, едут на работу. Он косился на Татьяну, и ему уже и самому почти не верилось, что рядом стоит его женщина, женщина, которой час назад он обладал. Стоило подумать об этом, как тягучая жаркая волна прокатывалась по телу, и он начинал волноваться. Эта взрослая женщина была его тайной. Тайной, о которой он никому не говорил — носил ее в себе, за пазухой, вынашивал, тетешкал. И когда однокурсники начинали самодовольно рассуждать о девчонках, снисходительно молчал, улыбаясь.
Но едва он расстался с Татьяной, как все тут же стремительно стало портиться.
Позвонила мать. С ходу вывалила на него все беды: что отец снова запил, что денег ни на что не хватает, что скоро надо ехать картошку сажать. Андрей слушал и кивал, забыв, что она не видит его. Да матери и не нужно было никакого ответа: что он мог ей сказать? Он и сказал то единственное, что говорил всегда: что у него все хорошо. Что и деньги у него есть, и учится он хорошо, и учиться осталось недолго, а там уж на работу устроится, зарабатывать будет, помогать. Говорил он это все уже машинально, с каждым разом не то что все меньше веря, а вообще теряя смысл этих слов.
Отец Андрею был ближе матери. Именно с ним он всегда обсуждал новые компьютерные игрушки, программы, телевизионные новости — события в стране и мире. Мать же, сколько он себя помнил, постоянно была занята стиркой, приготовлением еды — бесконечными домашними делами. Она ничего не понимала в компьютерах, не интересовалась политикой. Когда у нее выдавалась свободная минута, она пыталась поучаствовать в их разговорах, но, казалось, засыпала на первой же фразе.
Не то, чтобы Андрей считал мать глупой… Но еще учась в школе, видя ее каждый день на кухне с кастрюльками и телевизором с очередным сериалом, он уже не сомневался, что женщина — это как бы человек второго сорта, что мужчина всегда был, есть и будет умнее, сильнее, лучше женщины.
