– Мне петь, зажмурив глаза? – спросил Баян дворецкого.
Дворецкому понравился разумный вопрос. Улыбнулся:
– Живущим с каганом на одном дворе смотреть на сияющее солнце дозволительно… Не дозволительно в уныние впадать, ибо, огорчая кагана, мы можем помрачить священный свет греховной своею тьмой.
Минул час – Баяна не звали. И еще час минул. И еще… Утомленный ожиданием, он положил голову на башку медведя и нечаянно заснул.
Ему опять снилась Власта. Она летала над ним, как летает птица над выпавшим из гнезда птенцом. Она кричала ему, кричала! Он открыл глаза и тотчас зажмурился от яркого света.
Свет бил из двери.
– Заснул? – спросил человек, стоявший в тени, на хазарском языке.
Баян понял слово, повторил:
– Заснул.
– Пришла пора псалтири и псалмам.
Отрок взял псалтирь, вскочил на ноги.
Будто в само солнце вошли. Стены сплошь – златотканые ковры. Потолок золотой. Пол из золотых плит. По углам золотые курильницы, светильники тоже все золотые. Огонь горит ровно, без копоти.
На возвышении, у стены, сияющей как жар, белый трон.
Привратник, приведший Баяна в святая святых Хазарского царства, указал на золотой таз и золотой кувшин:
– Освежись после сна.
Баян плеснул воды на ладонь, повозил по лицу, по глазам. Осмелился еще разок плеснуть. Полотенца не видно было.
– Я слушаю тебя! – раздался голос.
Баян повернулся: привратник сидел на троне. Осенило:
«Да это же каган!»
Упал, как учили, на пол.
– Встань! Подойди ближе! Пой.
Баян поднялся, сделал несколько шагов вперед, заиграл. Запел:
– «Господь – свет мой и Спаситель мой, кого убоюся? Господь – крепость жизни моей, от кого устрашуся?»
Голос отрока поднимался с высоты на высоту, и вскоре уже чудилось – не от земли пение, но с неба. Небо глаголет.
Каждое слово как меч, пронзающий неправду.
– «Верую видети благость Господа на земле живых», – заканчивал псалом Баян, взыгрывая на псалтири.
Лицо кагана омылось слезами. Баян испугался, рука упала со струн, и дрожащий звук сорвался, как стон.
Каган закрыл лицо руками, сидел неподвижно. Столбиком, как сурок, стоял перед ним несчастный Баян. Огорчил-таки, помрачил солнце Хазарии, владычицы земель и народов. Не сносить головы, коли каган – живая икона – потемнеет ликом.
– Ты сегодня ел? – спросил каган, отнимая ладони от лица.
– Нет, – прошептал Баян.
Каган сошел с трона, поманил отрока за собой. Боковая комната была, как и звериная, круглая, но крошечная. Низкий, на вершок от пола серебряный стол, занявший чуть не всю комнату, был заставлен яствами.
