Она прижала чашу к груди и в ярости крикнула:
— Будь ты проклят, Эсташ Булонский!
Принц запрокинул голову, чтобы посмотреть на нее, глаза его расширились от ужаса. Он завыл — Глэдис даже не представляла, что человеческое существо может издавать такие звуки, — содрогаясь в жуткой, сверхъестественной агонии. Глэдис в страхе смотрела, как кровавое пламя ада поглотило его.
Пол пещеры снова стал ровным, скрывая огненный свет, но красноватое свечение удерживалось в древней чаше, которую все еще сжимала Глэдис. Она смотрела на Майкла, тот в ответ уставился на нее. Сердце молотом стучало в ее груди, она тряслась словно в лихорадке. Дурнота подкатывала к горлу.
Отложив меч, Майкл подошел к ней, взял чашу из ее рук и поставил на постамент. Потом обнял Глэдис, она вздрагивала, прижавшись к его груди. Постепенно они медленно отстранились, глядя друг другу в широко распахнутые глаза. Потом оба повернулись туда, где раньше лежал принц Эсташ. Глэдис ожидала увидеть пятно, следы огня, но ничего не было, никаких следов.
— Что произошло? — прошептала она.
— Надеюсь, он прямиком отправился в ад, — ровным тоном ответил Майкл.
— Но… что будет, если он исчез? Что, если кто-нибудь узнает, что мы… что я сделала это?
Губы Майкла изогнулись в кривой улыбке.
— По словам герцога Генриха, Эсташ в Саффолке. Если известно, что мы в Ноттингемшире или в Сомерсете, мы никак не могли причинить ему вред.
Глэдис только головой покачала от его легкого тона, но он помог ей прийти в себя. Она повернулась снова взглянуть на чашу, поблагодарить ее, но увидела лишь исчезающий призрачный контур. Единственным признаком существования чаши была одинокая кроваво-красная роза.
— Но он сказал, что чаша не исчезнет, пока…
— …пока колесо бытия не повернется к миру. Слава Богу, это, должно быть, свершилось.
— Потому что он мертв? Действительно мертв?
— Господь справедлив. — Майкл оглядел пещеру. — Наше ложе исчезло, — с сожалением сказал он. — Но в любом случае нам пора уходить.
Он поднял меч, осмотрел его и поморщился, тронув большим пальцем за зубренку на лезвии. Это мирское действие заставило Глэдис рассмеяться. Это был дрожащий, но все-таки смех.
— Он думал, ты монах, — сказала она.
— Он такой же глупый, как и злобный.
— Возможно, это чаша отправила тебя в путь без доспехов и дала преимущество.
Он задумался.
— Может быть, но я думаю, что мрачное событие этой ночи принадлежит не Святой чаше, а древнему гааларлу. Он может быть вестником мира, но это и кровавая чаша. Идем.
