Света каждого факела зала хватало единственно на то, чтобы высвечивать укреплённую над ним большую лепную маску. Похожие одна на другую, все маски беспокоили выразительными чертами неподдельной горести. Гнетущая тишина пустого зала приостановила жеребца. Уши его подрагивали; он неуверенно ступил вперёд, держась посредине между факелами и масками и, не останавливаясь, медленно пересёк гулко вторящее его шагам пространство. Он приблизился к высоким и массивным двустворчатым дверям из литой красной меди, приоткрытым к нему ровно настолько, чтобы впустить в другой зал. Смежный зал, в который он настороженно проник, отличался от предыдущего только иными масками на стенах. Укреплённые выше потрескивающих факелов, они чёрнотой пустых глазниц сверлили непрошенного гостя, пугая его гримасами ярости. Почувствовав себя неуютно, конь вновь перешёл на лёгкий бег, направляясь к следующей паре немного приоткрытых к нему массивных дверей. Третий зал за дверями походил на предыдущие, только на стенах были маски веселья. Играя полутенями в отблесках неверного света, они словно ободряли следовать дальше. Благородное животное постепенно вновь перешло на короткий шаг и чуть задержалось перед четвёртой парой створок приоткрытых дверей, за которыми разверзлась непроглядная тьма.
Тихонько заржав, конь неуверенно пересёк размытую границу полумрака и тьмы, но не остановился, и темнота постепенно окутала, поглотила его, после чего двери стали неслышно, мягко закрываться.
Едва створки сомкнулись, в кромешной темноте четвёртого зала раздались шум борьбы, встревоженное ржание жеребца, затем глухой стук от сброшенного на пол тела и краткий вскрик молодого мужчины. Борьба тут же возобновилась и снова закончилась чьим-то падением, на этот раз более грузным. Конь тяжело зацокал копытами, захрипел, пытаясь сбросить ещё кого-то, но это ему не удавалось и не удавалось.
После звонкого удара блюда о другое блюдо, в одно мгновение скинутые на пол кожаные покрывала обнажили множество ниш в стенах, где под дымоходами, в бронзовых чашах плясал яркий огонь. Позолоченные зеркала отражали языки огня, со всех сторон осветили просторный высокий зал и наполнили его ослепительным сиянием. Буря рукоплесканий взметнулась к сводам, мешаясь с весёлыми криками мужчин и их подруг, знаменитых гетер. На всех были простые, но благородные греческие хитоны, чаще белые, подчёркивающие красоту смуглых и загорелых человеческих тел. Греческие чистота линий, неизъяснимые утончённость и изящество, не требующие ни золота, ни иных украшений, радовали глаз. Настенные росписи соответствовали по выразительности расставленным по углам мраморным скульптурам, творениям Лисиппа, прекрасным и одухотворённым, сделанным с образа только одного человека, молодого царя Александра. Казалось естественным, что все четыре маски на стенах выражали беззаботное и ничем не тревожимое настроение.
