— Лучшие среди кого?
Мой вопрос, разумеется, остался без ответа.
— Хорошо. Но это день рождения, люди должны успеть произнести тосты… Да и вообще, не всем же серьезным людям нравится гомосятина? Пусть это будет только один номер.
— О'к.
…И вот начался праздник, бесплатные никому не нужные артисты, затаптывая коллег, сменяют один другого (нужно успеть показаться, пока гости не нажрались), добрались и до гомосеков — «красавицы» выпорхнули на сцену… Народ посмотрел первый танец и приготовился говорить тосты. Но гомики-проблядушки решили не лишать достопочтенную публику великого удовольствия любоваться их творчеством и… Одних «красоток» сменили другие, а большинство гостей отправилось в холл покурить. Потом пошел третий номер, я уже нервно почесывался, а Лада восторженно глушила винище и стонала от восторга.
— Давайте! Еще! А теперь мой любимый номер!!!
Пидарасы сменяли гомосеков, геи выплясывали после «петушков»… Короче, ее «любимые номера» длились сорок пять минут, но, когда стало понятно, что до финала еще далеко, люди потихоньку побрели к выходу. Не только я не являюсь фанатом сего действа.
И мне еще повезло, что я там только объявил их и имел право смыться. А однажды мне пришлось отработать мою собственную программу вместе с травести-шоу. Дело было в Одессе. По неизвестным причинам (как, впрочем, и всегда, — подвели идиоты-организаторы) там не нашлось стриптизерок, с которыми я обычно работаю, и мне предложили шоу местных трансух. «На безводье и хуй фонтан», — подумал я и с ходу поменял программу. Я решил больше уделить внимания теме голубизны.
— Как говорится, все мы в одной связке. Вот и на зонах запретили трахать петухов — ничего не поделаешь, птичий грипп!
Публика заржала. Я продолжил:
— На сцене вообще становится страшно работать — чуть зазевался, и ты уже ШурА.
А иллюстрацией ко всему было танцующее мужичье в платьях. Я ловил их злобные взгляды, бросаемые в мою сторону, но что они могли сделать? Их наняли как статистов, а не критиков моего искрометного шоу. Однако же в конце один из пидарюг не стерпел: самый длинный, на полутораметровой платформе 47-го размера, он, с резвой элегантностью выхватив у меня микрофон, стал нести в него какую-то пошлятину: «Это что, мужчинка? Маленький, рыжий, противный. Вот я настоящий мужчина!»
Публика его поддерживала, ведь он свой, местный, хоть и гомо, но одессит, голубой, но все родной. Я чувствовал себя совершенно погано и сказал, что больше с «секс-менами» работать не буду.
