Очаровательная плутовка | страница 40



Эйприл пробежала в уме страницы дневника мадам, и вспомнила строчки, посвященные мужчине, которого она любила. Имени его в дневнике не указывалось. Мог это быть герцог?

А Джона продолжал свой рассказ:

— Она придумала для меня такое забавное прозвище. Я никому про это никогда не говорил. Мне всегда смешно, когда я об этом думаю. — Он покачал головой и улыбнулся.

— Да, я помню! — воскликнула Эйприл. — Она навала вас своим «petit ours»[8].

— Господи, она тебе рассказала! Вот шалунья! Надеюсь, она не рассказала, почему она так меня называла?

Об этом в дневнике ничего не сообщалось, но Эйприл догадалась, когда взглянула на руку герцога, которой он сжимал набалдашник трости, — она была покрыты густыми седыми волосами.

— Это потому, что вы волосатый?

Джона засмеялся. И Эйприл подумала: какой у него приятный смех!

— Кажется, твоя мать, дитя мое, не стеснялась, описывать наше прошлое. — Джона наклонил голову и уставился в землю. — Но после рождения Джереми все изменилось.

— Это после того, как ваша жена узнала о вас и о мад… маме?

— Да, похоже, что так. Каким-то образом поползли слухи о том, что Вивьенн больна. Конечно, это было неправдой, но злобные сплетни невозможно унять. Мы так и не узнали, откуда это пошло… Возможно, клиент разозлился на то, что она долго ему отказывала. Кто знает? Но Вивьенн очень скоро превратилась в изгоя общества. Ее нигде не принимали. Положение становилось невыносимым не только для нее, но и для любого, кого видели рядом с ней. — На мгновение герцог погрузился в воспоминания, но тут же, очнувшись, продолжил: — Я начал бояться. У меня прочное положение в обществе, ты ведь понимаешь… слухи, которые преследовали Вивьенн, стали вредить и мне. Как не трудно было это сознавать, но связь с ней могла погубить мою репутацию. Поэтому я… мне пришлось с ней порвать. — Джона повернулся к Эйприл, ища у нее понимания и сочувствия. — Эйприл, я сделал это ради семьи. Я был связан долгом. — Он помолчал, но потом признался: — Думаю, я сделал это из-за себя самого. Я был слишком большим эгоистом. Гордым. И это стоило мне единственной женщины, которую я когда-либо любил.

Эйприл видела, чувствовала, как он страдает. Джона опустил голову, лицо его болезненно сморщилось, а глаза наполнились слезами.

— Я был дураком.

Он закрыл лицо руками и зарыдал.

Эйприл погладила его по спине. Да, не она одна жертва своего происхождения. Мадам и герцог тоже страдали, их любовь не смогла переступить через сословное неравенство. Она смотрела на него, печального, сломленного человека, и была тронута до слез.