Вошел жандарм. Он был умыт, свеж и еще более щеголеват. Он приблизился, поблагодарил, отодвинул стул, сел.
Стол был накрыт заново. Приступили к еде, употребляя при том коньяк, который офицеру понравился, потому что и в самом деле был хорош. Капитан сладко жмурился.
— А здесь, я вижу, приезжающих вообще маловато, — обратился он к киргизу.
— Да, — согласился тот, — не густо. Особенно, знаете, осенью. Вот перед вами двое только и проехали: господин и дама. Да и то — не здешние.
— Не здешние? — прищурился жандарм. — Любопытно. Может быть, издалека?
— Угадали. Издалека. Насколько я понял — из Петербурга.
— Вот как? Что же их занесло сюда?
— Затрудняюсь сказать. А вообще — люди весьма симпатичные. Достойные. Мы тут с ними чаю напились. И в разговоре, можете себе представить, выяснилось вдруг, что мы с этим проезжающим — однокашники!..
— То есть как? — нахмурился жандарм.
— Ну, не в прямом смысле, а так… Вообще. Я лет десять назад курс в Петербургском университете закончил. А он — недавно. Хоть и по разным факультетам, а все же… Подумать только — воспитанники одной alma mater! Я даже прослезился!
— Неужели? — насмешливо отозвался жандарм.
— Уверяю вас… И еще вдобавок, — киргиз сконфуженно улыбнулся, — глупость совершил, впрочем, простительную.
— Какую же?
— Великолепный баул желтой кожи, недавно купленный в Омске, подарил ему, в чем сейчас, если говорить откровенно, немного даже раскаиваюсь…
— Как же это вы?
— Единственно из растроганных чувств. На радостях, так сказать! Да он к тому же, однокашник мой, глаз не сводил с этой вещицы, весьма, надо сказать, оригинальной. Похвалил даже. Ну, а уж если похвалил… Вы же знаете восточный обычай…
— Знаю, знаю…
— Я ему и вручил этот баул. Настоял. Хоть он сначала и отказывался.
— Да, — сказал жандарм, подняв рюмку и рассматривая коньяк на свет, — странная история. Впрочем, одно к одному…
— А вы тоже недавно из Петербурга? — спросил его киргиз.
Жандарм кивнул.
— Недавно. Служебные дела… С одного края света, можно сказать, на другой.
— Хотел бы вас спросить, — киргиз почтительно понизил голос, — как чувствует себя столица после злодейского убийства государя?
— Столица скорбит, — ответил капитан. — Смею уверить вас, искренне скорбит. Полагаю, как и вся империя. Кроме некоторых, конечно…
Капитан не стал далее распространяться, кто эти некоторые, да киргизу, кажется, и не нужны были никакие пояснения на этот счет. Он понимающе слушал жандармского офицера, в нужных местах кивал головой или издавал восклицания, выражавшие то восхищение, то согласие, в зависимости от обстоятельств, и вообще проявил себя очень удобным собеседником.
