Князь Роман лил в широко открытый рот пахучее огненное вино. Осушив кубок, с треском, весело поставил его на стол, воззрился на шутов, захохотал, указывая пальцем. Те в это время, выстроившись в ряд, перебрасывали друг другу то вверх, то вниз головой маленького карлу. Карла пищал, размахивая ручонками, на сморщенном личике его быстро раскрывался и закрывался зубастый рот. Каждый миг, казалось, он умирал от страха.
Петра Андреевича передернуло. Он отвел глаза от пищавшего, перелетающего с рук на руки карлы и тут же опять наткнулся взглядом на клюквенную образину яги. Закрытый глаз ее еще больше зажмурился. Другим глазом она явственно подмигнула. Это было похоже на сатанинское подталкивание: что делаешь если, так делай, мол, скорее…
Руки у Петра Андреевича вдруг вспотели. Смотреть стало невмоготу. Он тяжело поднялся. Князь Роман сразу тоже вскочил, неверными ногами быстро последовал за Толстым. Нес заплетающимся языком какую-то чепуху, лебезил, поддерживал под локти.
Оба вышли на галерею, отошли от двери, остановились. Вечерний ветерок приятно овевал разгоряченные лица. В комнате продолжались крики, смех. Шуты, кажется, расходились вовсю. Отлучки Петра Андреевича и князя Романа никто и не заметил.
Толстой вытер кружевным платком лицо, глянул вниз. Там, в слабых сумерках, он увидел два красных тлеющих угля. «Ведьмины пятаки», — подумалось кратко.
«Но ведьма ж в комнате осталась, — медленно потянулась мысль. — Да и у нее же один глаз только как раскаленный пятак, а другой закрыт».
Тут же снизу донесся глубокий вздох, будто качнули мехи, и чавканье, и Толстой понял, что медведь стоит вплотную к загородке, как раз под ними.
Он медленно поднял голову. Князь Роман, смежив веки, сладко улыбался, будто в предвкушении чего, шарил рукой в кармане камзола, ища, видно, табакерку. Коленки сего долговязого мужа приходились чуть повыше низеньких перилец галереи…
Толстой оглянулся, медленно передвинулся к князю Роману за спину и изо всей силы толкнул его вниз. Еле слышный взметнулся сдавленный испуганный крик, тотчас же покрытый тяжелым ударом и хрустом ломающихся костей. Медведь заревел, сотрясая окрестность.
Толстой бросился назад. Замирая от натурального ужаса, белый как стена, предстал в раме распахнутых дверей, закричал:
— Упал! Князь Роман упал! Спасите! Огня! К медведю хмельной свалился!
Губы его тряслись. Веселье в комнате вмиг оборвалось. Шуты замерли. Скорбные складки легли у губ краснорожей шутихи. Лик ее сделался простым и старым. Зажмуренный глаз раскрылся. Сын князя Романа, посерев лицом, схватил подсвечник, метнулся к Толстому. Все повалили к дверям. Брошенный впопыхах, тонко пищал карла, силился встать с пола.
