Особеннейшим образом высказанные соображения имеют отношения к искусству, в частности к искусству слова — литературе. Здесь так много подумано в прошлом, так много сказано и сделано, что лишь с небольшими изменениями, свойственными современности, воспроизводится то, что уже давно и многократно было воспроизведено. Ясное дело, что нюансы-то современности и надо постичь возможно скорее, раз только хочешь идти в ногу со временем, а не уцепившись ему за долгий хвост. Но нюансы эти будут поняты и чувствуемы по-настоящему лишь при том условии, что корни их будут известны и поняты — тоже по-настоящему. Верхоглядство выхода здесь не дает.
Но уж, разумеется, какие-то пределы должны существовать и в этом изучении прошлого. В конце концов о прошлом написаны миллионы книг; прочесть их — надо жизней десяток — не одну нашу 60-летнюю. И я решил: изучить старое лишь настолько, чтобы понятны были лишь основные моменты настоящего. В детали старины не вдаваться — лучше заняться деталями современности. Решил искусство и литературу изучать с древности.
Вот читаю, например, литературу китайскую, японскую, монгольскую…
Ознакомился еще раз с литературой Греции и Рима…
Теперь изучаю историю искусства (по Байе)[26]. И никак невозможно заняться только этой книгой. Вот Сакулин в лекциях, а товарищи — в беседах называют новые книги: Жирмунского[27] «Композиция лирических стихотворений» и Шкловского[28] «Развертывание сюжета».
Как же их не прочесть, как не ознакомиться, хоть слегка, с тем, что занимает сейчас нашу литературную братию… Читаю… Откладываю на время Байе. Вячеслав Павлыч (Полонский) передает мне для отзыва в «Печать и революцию» Васильченко «Две сестры» и 3 номера полтавского сборника «Радуга»…
Приходится, ввиду спешности работы, отложить на время и недочитанного Жирмунского — заняться этою спешной работой — чтением, разбором, составлением рецензий…
Так в Жирмунского и Шкловского вклинивается новая работа — так же, как оба они вклинивались в Байе…
…Закончены рецензии, прочитаны Жирмунский и Шкловский — и я снова возвращаюсь к своим планомерным занятиям по истории искусства.
Это, так сказать, основная, стержневая, постоянная и систематическая работа. Она идет, как широкая река — спокойно, выдержанно, законно. А неспокойно, случайно и как бы беззаконно пристают к этой работе другие неожиданные, откуда-то выскакивающие сами собою, но так же серьезные, нужные, необходимые. И я совсем не считаю методологическим промахом такой порядок вещей. Наоборот — его-то и следует приветствовать: он никогда не позволит сорваться с боевого злободневного поста и покрыться плесенью старины…
