***
Очень люблю замечательного петербургского поэта Николая Гумилева, и первым моим желанием в «Огоньке» было наконец издать его, расстрелянного и запрещенного советской властью. Я даже решился использо вать в этом случае проверенную тактику - «козырных предисловий». Когда-то в Киеве я смог таким образом издать настрого запрещенный роман Марио Пьюзо «Крестный отец», снабдив его предисловием генерал-лейтенанта милиции, которое мы ему сами и написали: «Автор в силу ограниченности не поднимается, но тем не менее он помогает понять всю бесчеловечность…» и так далее. Для Гумилева я заказал предисловие Владимиру Карпову, Герою Советского Союза, возглавлявшему Союз писателей. Он написал все, что надо, и мы одновременно выпустили книжечку в библиотечке журнала, а также большую подборку Гумилева в номере. Бог не выдал, цензура не съела. Но когда меня вдруг пригласил к себе в кабинет всевластный Егор Лигачев, вторая фигура в ЦК партии, ортодокс из ортодоксов, я решил, что мой оптимизм может оказаться чрезмерным. Я вошел в кабинет на цыпочках, напряженно слушал, а Егор Кузьмич расспрашивал, как пришла в голову идея издать расстрелянного поэта и почему это удалось. Поговорив, он подошел к двери кабинета и раздвинул над ней едва заметную полку: «Я уже много лет ксерокопировал стихи Гумилева, где только мог доставал их и сам переплел эти тома для себя». В сафьяновом переплете с золотым тиснением странный «самиздатский» Николай Гумилев в двух томах лежал на ладони второго секретаря ЦК. Вот уж чего я не ждал! «Почему вы не велели опубликовать его легально массовым тиражом?» - наивно вопросил я. «Сложно это…» - загадочно сказал Лигачев и начал прощаться.
***
«Огонек» делался весело, иначе он не смог бы стать любимцем самых разных людей. Нас обожали миллионы читателей, передававших номера из рук в реки, но нас терпеть не могли многие зажравшиеся чинуши. Помню, как я шел на XIX Всесоюзную партконференцию, где была создана специальная комиссия во главе с секретарем ЦК Разумовским для расследования обвинений в коррупции, которые журнал выдвинул в адрес нескольких цековских деятелей. Люди на улицах Москвы хлопали по плечу, жали мне руки: «Держись!», но чем ближе я подходил ко Дворцу съездов, тем холоднее мне становилось, а когда я вышел на трибуну партконференции, из зала поперло холодом, как из погреба.
История это известная, ее показывали по всем телеканалам. Я всегонавсего передал Горбачеву конверт с делами четырех высокопоставленных партийных чиновников, которых надо было допросить, но следователям допроса не разрешали. Чиновники служили в ЦК КПСС, а это значило, что их нельзя тронуть без разрешения ЦК. Горбачев позже сказал мне: «Не раскачивай лодку!» Вот и все. Горбачев, хороший человек, уважавший «Огонек», тоже не был всесилен…
