Вот так «по просьбе троицких братий и по повелению государеву, Артемий поставлен был в игумена к Троице».
Узнав об этом назначении, Макарий еще раз убедился в правильности своих догадок, но только молча кивнул и ничего не произнес. Что при этом творилось у него на душе, не сказал бы ни один человек. Даже он сам.
Оба они — и государь, и митрополит — понимали, что борьба за земли еще не закончена. Это внешне между ними правили бал покой и благодать, но каждый из них знал, что в самом главном вопросе согласие еще не достигнуто. И то, что опытный и хладнокровный Макарий одолел юного государя и его сторонников в первом сражении, никоим образом не могло успокоить умудренного жизнью митрополита. Молодости свойственно учиться, и делает она это при желании легко и быстро.
К тому же среди ближних у Иоанна хватало и опытных людей, а это было совсем плохо. Даже сейчас этот мальчишка сумел чувствительно укусить своего противника, перекрыв все пути-дороги к дальнейшему расширению монастырских и архирейских земель. И это только начало. «А что же будет дальше?» — то и дело задавал митрополит сам себе один и тот же вопрос и никак не мог на него ответить. Ведал лишь одно — что царило сейчас временное перемирие, не более. Да и то оно вызвано лишь тем, что пришла пора исполчиться на общего врага, ибо настал последний час Казанского царства, и нужно было добить издыхающую гадюку, пока у нее во рту почти не осталось яда.
Благодаря возведенному в короткие сроки Свияжску и привлечению на свою сторону местных народов обстановка в самой Казани в самом скором времени стала ухудшаться. Многие призадумались: «Может, напрасно они так тяготеют к далекому Крыму и не лучше ли принять подданство Москвы, тем более что оно такое необременительное?»
Власть как могла старалась нещадно давить попытки открытых выступлений, но что толку. Казанская знать стала перебегать к русским. Тогда наиболее трусоватые крымцы, не в силах покорно ожидать, чем же обернется дальнейшее, и видя, что при первом нападении московских воевод казанцы их выдадут, собрались, предварительно пограбив все что можно, и ударились в бега, даже не взяв с собой семей.
У страха глаза велики, и потому они пустились не вниз по Волге, опасаясь выставленных русскими заслонов, а вверх по Каме. До Вятки дошли успешно, но дальше их ждала неудача. Заблаговременно предупрежденный вятский воевода Зюзин учинил им самый настоящий разгром, а около полусотни, включая жестокого подавителя промосковских мятежей и любовника Сююнбеки Улан Кащака, были взяты в плен и отправлены в Москву, где их и казнили.
