- Эй, парень, чего косишься? Сглазишь!
Безрод обернулся на голос. Этот мог с закрытыми глазами говорить парень любому. Не ошибется. Но крепок еще, ох крепок!
- Ты хозяин?
- По делу иль язык почесать?
- Дело.
Старик, крепкий словно дуб, зычно крикнул, приложив руки ко рту:
- Ми-и-ил! Ми-и-ил!
Над бортом одной из лодий выросла соломенная голова.
- Чего-о-о?
Безрод огляделся. Все кричат, хозяева одергивают кораблеводов, те -дюжинников, пристань, надрываясь, гомонит, точно птичий двор.
- Через плечо, сволота! Больно медленно-о-о!
- Управимся-я-я!
Старик, ставший от крика малиновым, спадал с лица.
- Ну, сказывай дело.
- Куда идешь и когда?
- То моя печаль.
- А возьми.
Старик оглядел неподпоясанного седого парня в одной невышитой рубахе, полуночный ветрище полощет ту, точно парус, а седой и глазом не ведет, и зубами не стучит, взгляни на него, и самому зябко станет, но стоит ведь, не трясется, будто сам жаром пышет.
- Куда тебе?
- В Торжище Великое.
Купец смерил седого с ног до головы. Не хлипок, не велик, а лишь к веслу бы привык.
- А к гребле приучен?
Безрод замялся. Возьмись только за весло - потечет как из резанной курицы.
- Приучен.
- Платы не возьму. На весле пойдешь.
На весле... А шут с ним, на весле, так на весле! Очень нужно в Торжище
Великое, очень! Время не ждет, да что время, жизнь не ждет!
- Ухожу через два дня.
- А звать-то?
- Дубиня.
Как есть Дубиня. Назовись Желтком пристань животы надорвала бы. А дуб он и есть дуб, хоть дуб назови желудевичем, хоть желудевича - дубом.
Дубиня еще долго смотрел вослед своему новому гребцу. Чем-то понравился старику этот неподпоясанный, худощавый парень, прижимавший к груди ножный меч. Неровно стриженный, верное, сам волос коротит, рублево бережет, ремня не берет на торгу, рублево, верное, опять же бережет, спит, поди, в хлеву, ест что попало. К девке едет что ли? А глаз холодом горит! Нет, не то...
- Эй, Дубиня, никак сынок сыскался? Эк же его перевернуло!
И таким грянула пристань хохотом, что проснуться должен был весь городище. И то, к слову, пора. Дубиня побагровел, заозирался кругом, схватил ближайший булыжник и вмиг обезлюдела пристань, только равнодушные ко всему дюжинники сходят всходят по мосткам с берега - на берег, и смех несется не пойми откуда. Смех есть, людей нет. Вот так.
- Тьфу, пустобрехи! - досадно крякнул Дубиня, роняя камень. -Ладно, голос-то я запомнил. Пристрою еще зубы-то прямиком под чело. То-то смеху будет! Кабы животину не надорвать!
