Егорка, внимательно слушая, лакомился пирожком с капустой.
— Я-то при чем, дядя Харитон? Я в больнице лежал, у меня алиби. Кто убил Витька?
Мышкин смущенно развел руками:
— Я его зашиб нечаянно. Напали на меня в шалмане, ну и… Под горячую-то руку…
Мать горестно вздохнула. Егорке больше ничего не надо было объяснять. Он давно знал, что Мышкин зашибет любого, если захочет. Но только не случайно, нет. Это вранье.
— Получается, тебе тоже надо бежать, дядя Харитон? За тебя возьмутся в первую очередь.
— Верно, — чему-то словно обрадовался Мышкин. — Дак я тоже пойду в угон. Только хвосты подчищу.
— А ты как, мама?
— За меня не волнуйся. Меня не тронут.
— Почему это?
— Слово заветное знаю… Не обо мне речь, сынок. Уедешь, у меня руки развяжутся.
Смотрела на него туманно-умильным взглядом. Наверно, что-то они придумали — мать, Мышкин и старшие братья, но ему не хотят говорить. Не хотят, и ладно. Иван да Захар, конечно, крепкие мужики, поднялись из грязи в предприниматели, у каждого своя небольшая шайка, но против Алихман-бека они — ноль. У него весь город в руках. Что там Ванька с Захаркой. Придавит и не заметит. Но не дядю Харитона. Дядю Харитона взять труднее. Он недаром сидит в лесу. Лес — его вечный дом. И не только этот, зеленый, мшистый, с солнечными прогалинами, но — глубинный, потаенный, где всегда прятались славяне от нашествия, и там их вовеки никому не достать. Тот лес — в душе русского человека, в сокровенных ее закоулках. Для кого-то, понимал Егорка, его рассуждение попахивало мистикой, но для него было внятным, как дважды два — четыре. Вся великая крепость людей, подобных Мышкину, напитана духами непроходимой лесной чащи. В ней чужеземцу голову сложить — проще простого.
— Куда же вы меня хотите отправить? — спросил Егорка, уже внутренне смирившись с необходимостью долгой отлучки.
— Недалеко, — отозвался Мышкин. — На Урал. Там дружок у меня давний, надежный. Приютит.
— Самогонщик, что ли, тамошний?
— Зачем самогонщик… — Мышкин никогда не обижался на подначки образованного отрока. — Самостоятельный человек, бывалый. Можно даже сказать, учитель мой по жизни. Тебе, Егорка, полезно будет с ним пожить. Уму-разуму научит.
— Представляю.
— Вряд ли представляешь. — Улыбка Мышкина, когда он расслаблялся, странно преображала его каменное лицо: оно делалось будто умытое.
Он рассказал немного про Федора Жакина, семидесятилетнего уральского сидельца, у которого в давние времена была кличка «Питон». Федору Жакину кое-чего довелось испытать на своем веку, много горя он видел и слез, но сердцем не озлобился. Лет десять назад прибился к местечку Угорье, возле самого хребта, осел там плотно, с хозяйством. У него пасека, лодка на реке, собака и коза. Местное население относится к нему с особым уважением, это Егорка, когда туда приедет, сам увидит. И поймет, кто такой Федор Жакин и какая ему цена.
