— Гуава. Она растет у меня на плантации. Нравится?
— Очень необычно. Но вкусно.
— Не слышу уверенности.
Она и не уверена. Ни в чем. Злится на Ральфа за то, что он подчинил ее своей власти. Злится на себя за то, что ей не хватило сил настоять на немедленном возвращении в замок. Желает его так, как до сих пор не желала никого и ничего на свете. И ненавидит себя за это.
Впервые в жизни Ингрид начала понимать свою мать. Как же она должна была любить отца, чтобы раз за разом принимать его, не обращая внимания на многочисленные интрижки и прямые измены! До сих пор Ингрид казалось, что мать делала это только ради нее и Урсулы.
И только теперь ей пришло в голову, что дети были тут ни при чем.
Она не слышала приближения Ральфа, пока тот не забрал у нее стакан с недопитым соком. Их пальцы соприкоснулись, и Ингрид тут же ощутила сильный удар тока. Когда он раскрыл объятия, она шагнула к нему как загипнотизированная. Словно лемминг, которого манит море.
— Тебе хорошо здесь? — спросил он.
В хижине или в его объятиях? И тут и там она чувствовала себя куда лучше, чем следует.
— Здесь мало кто бывал, — ответил он на ее молчаливый вопрос. — Но ты здесь не чужая. Ты — часть меня. Почему это случилось так быстро?
Она прижалась лбом к его плечу.
— Не знаю.
Он бережно взял Ингрид за подбородок и заставил поднять голову.
— Ты ведь тоже чувствуешь это, правда?
Ее выдал предательский румянец, заливший щеки. Сколько бы Ингрид ни твердила себе, что это нехорошо, но стоило ей увидеть страстный взгляд Ральфа, как ее снова накрывала волна удушливого желания.
— Да.
— Тогда все правильно. Я сделаю так, что нам обоим будет хорошо. Доверься мне.
Два слова, невинных и в то же время чрезвычайно опасных. В какой-то степени она уже доверяет ему. Желание было столь сильным, что она стремится к нему, несмотря на страх. Он может делать с ней что угодно. Едва она увидела Ральфа, как слово «нет» бесследно исчезло из ее лексикона. И она сказала «да».
Но что же теперь будет? Похоже, скоро ей предстоит это узнать.
Сначала Ральф достал шампанское. Ингрид обратила внимание на знаменитую марку лучшего урожая. Он открыл бутылку так ловко, что хлопок пробки был едва слышен, и наполнил хрустальные бокалы золотистым нектаром.
Затем бокалы со звоном чокнулись.
— За этот необыкновенный вечер!
— За необыкновенный вечер! — повторила Ингрид и подумала, что вечер действительно необыкновенный.
Сегодня она не сестра Урсулы или мать Эрни, сегодня она женщина, которой предстоит узнать, что такое любовь. Ничего глупее нельзя придумать. Урсула часто дразнила ее и хвасталась, что Ральф не был ее первым и единственным любовником. Ингрид могла бы сомневаться, что Эрни сын Дикса, если бы не их поразительное сходство.
