— Должен заметить, во время ярмарок здесь интереснее, — сказал Пау, когда они повернули обратно к мосту. — Жаль, что вы разочарованы.
— Не слушайте меня, — сказала Сибилла и тут же стала противоречить себе. — Я не разочарована. Однако нахожу эту землю очень странной. Она совершенно не похожа на мою.
— А где ваша земля?
— Знаете Фуа? — спросила Сибилла.
— Слышал разговоры об этой провинции, — ответил Пау.
— Я жила на расстоянии дня верховой езды в горы от Фуа. Жирона не такая, — сказала она, остановясь на середине моста. — Совершенно не такая. Здесь тоже вокруг холмы, но более пологие. Наши горы суровые, крутые, словно громадные стены. — Уставилась в воду, глядя, как рыба лениво плавает в тени моста. — Существует большая разница, — продолжала она, — между защитой скал и защитой стен, сложенных из кусков скал, какими бы стены ни были красивыми и массивными. Можете это понять?
— Полагаю, да, — сдержанно ответил Пау.
— Это как… — Сибилла задумалась. — Как разница между защищенностью Богом и защищенностью человеком. Там, откуда я, в наших стенах есть расщелины и ниши, известные только нам, в них можно укрыться, когда враги поднимутся на перевалы.
Она умолкла. Через несколько секунд выпрямилась, повернулась и пристально посмотрела ему в лицо.
— Извиняюсь. Я веду себя как те безграмотные философы, которые излагают глубокие мысли за чашей вина, что совершенно не подобает молодой женщине.
Сибилла засмеялась и встряхнула головой. Кудри ее рассыпались, и она попыталась привести их в порядок.
Пау странно посмотрел на нее.
— Кое-что из того, что вы говорите, мне понятно. Наша усадьба, где мы сейчас живем, совершенно не похожа на мое небольшое имение.
— Где оно?
— На западе.
— Вы там не живете?
— Нет, конечно, иначе не был бы здесь. Туда много часов езды. Оно принадлежало моему отцу и стало моим, когда мне исполнилось шестнадцать. Там сейчас обрабатывает землю какой-то родственник.
— Но разве ваш отец не тот человек, который не знал…
— Это мой отчим, — сказал с улыбкой Пау. — Отец умер, когда я был еще младенцем. Человек, к которому вы обратились, — второй муж моей матери, Раймон Форастер. Но он всю мою жизнь был самым добрым, великодушным отцом.
Раймон Форастер, его жена и их младший сын шли по дороге после мессы в дружелюбном молчании.
— Тебе сегодня лучше? — спросила жена, стараясь казаться спокойней, чем на самом деле.
— Да, — ответил Раймон. — Сегодня стану только есть, спать и наслаждаться. К завтрашнему дню буду совершенно здоров. Что за черт? — неожиданно произнес он. — С чего это Эстеве спешит навстречу нам?
