Я прочел все его заметки: их понял бы и новичок,
А я не дурак — не продолжить там, где мне дан толчок.
(Его вдова рассердилась). Я чертежи разобрал.
Шестьдесят процентов, не меньше, приносил мне прокатный вал.
Шестьдесят процентов с браковкой, мы могли их делать вдвойне.
И четверть мильона кредита — скажи спасибо мне!
Мне казалось — но это не важно, — что ты обожаешь мать.
Тебе уже скоро сорок, и тебя я успел узнать.
Харроу и Тринити Колледж
[91]! А надо бы в Океан!
Я хотел тебе дать воспитанье, но горек был мой обман.
Тому, что казалось мне нужным, ты вовсе и не был рад,
А то, что зовешь ты жизнью, я называю — разврат.
Гравюры, фарфор и книги тебя занимали зря,
Квартирой модной кокотки была квартира твоя.
Ты женился на этой костлявой
[92], длинной, как карандаш.
От нее ты набрался спеси: но где же ребенок ваш?
Запрудила пол-Кромвель-роуда вереница ваших карет,
Но докторский кэб не виден, и наследника нет как нет.
(Итак, ты мне не дал внука, тобой окончен наш род),
А мать твоя в каждой поездке под сердцем носила плод.
Но убивал малюток широкий морской простор,
Только ты, ты один это вынес!
Хоть мало что вынес с тех пор.
Лгун, и лентяй, и хилый: как будто себе на обед
Собирал ты корки с помоек. Мой сын не помощник мне, нет!
Для него есть триста тысяч и проценты с них каждый год,
Все это, видишь ли, Дикки, пущено мной в оборот.
Ты можешь не пачкать пальцев, а не будет у вас детей,
Все вернется обратно в дело. Но что там с женой твоей?
Она стонет, кусая платочек, в экипаже своем внизу:
«Милый папочка! Он умирает!» — и старается выжать слезу.
Благодарен? О да, благодарен, но нельзя ли подальше ее?
Твоя мать ее не любила, а у женщин бывает чутье.
Ты услышишь, что я женился вторично! Нет! Это не то.
Бедной Эджи дай адвоката и выдели фунтов сто…
Она была самой славной — ты скоро встретишься с ней.
Я с матерью уплываю, а тебе поручаю друзей.
Мужчине нужна подруга; женщины скажут — пустяк, —
Конечно, есть и такие, которым не нужен очаг.
Но о той хочу говорить я, кто леди Глостер еще,
Я нынче в путь отправляюсь, чтоб повидать ее.
Стой! И звонка не трогай! Пять тысяч тебе заплачу,
Если будешь слушать спокойно и сделаешь все, что хочу.
Скажут люди, что я безумец, ты же будь настойчив и тверд.
Кому ж я еще доверюсь? (Отчего не мужчина он, черт!)
Мы затратили деньги на мрамор, еще при Мак-Кулло, давно.
Мрамор и мавзолеи — так возноситься грешно.
Для похорон мы имеем — остовы бригов и шхун.
Не один так писал в завещанье и не был ни шут, ни хвастун.
