А из каких они кругов — нам было все равно:
Оставим богу небеса, чертям морское дно.
И мы не спрашивали, как рождаются на свет:
Малыш родился? Хорошо. А чей — вопросов нет!
Обеты верности? Из нас Юсуф едва ли кто,
Да и Зулейка никогда не думала про то…
Моральные сомнения? Да нет, на кой нам черт!
«Ура» кричали мы, когда у входа в самый порт
Злодея принялись пороть… И скрипки пели нам,
Кто — чей, никто не знал, прибыв к Блаженным островам.
Так целовались юные на палубах на всех,
Когда я на берег сошел, под их счастливый смех:
(Ведь сельский английский уют — скажу без громких слов —
Мне он дороже был любых Блаженных островов).
А пароходам нет пути к Блаженным островам.
Пурпурных наших вымпелов вовек не видеть вам,
Для всех вонючих лайнеров закрыты к нам пути,
И вам, балбесам, никогда дороги не найти.
Паршивые прожектора, как ни вертите — нет,
Над нашей тихой пристанью не разольют свой свет,
Визг отвратительных сирен, несущих зло морям,
Вас не приблизит ни на фут к Блаженным островам.
А старый парусник, скрепя скрипящий полубак,
Хотя все реи у него торчат бог знает как,
Хотя и по старинке он покорен всем ветрам,
Но он один и доплывет к Блаженным островам.
Весь от киля до клотика он так невозмутим,
Что сам Голландец, кажется, едва ль поспорит с ним,
И рваный парус у него искрится серебром,
И под бушпритом у него ворчит далекий гром.
А верхние его огни как ранняя заря,
Как свечи, что расставлены венцом вкруг алтаря,
Под музыку на палубе за горизонты лет
Пока не скроешься — плыви, оставив Старый свет.
Что за команда? Из детей, из психов или так?..
Ты, пароход, наукин сын, все знаешь, что и как,
Валяй, чини свои винты, мотайся по портам,
А мы — усталых увезем к Блаженным островам.
Я платил за твои причуды, не запрещал ничего.
Дик! Твой отец умирает, ты выслушать должен его.
Доктора говорят — две недели? Лгут твои доктора!
Завтра утром меня не будет… и… скажи, чтоб ушла сестра.
Не видывал смерти, Дикки? Учись, как уходим мы!
И ты в свою очередь встанешь на пороге смертельной тьмы.
Кроме судов, и завода, и зданий, и десятин
Я создал себя и мильоны, но проклят, раз ты мой сын!
Хозяин в двадцать два года, женатый в двадцать шесть, —
Десять тысяч людей к услугам, а судов на морях не счесть.
Пять десятков средь них я прожил и сражался немало лет,
И вот я, сэр Антони Глостер, умираю — баронет
[87];
Я бывал у их Высочеств — помнишь газетный столбец?
«Один из властителей рынка». Дик, это — я, твой отец!
