Стоят перед Господом, и ни один от страха не обезголосел.
Ни Страсть, ни Страданье, ни Алчность, ни Стыд их не запятнают вовеки,
В сердцах человечьих читают они, пред славой богов — человеки!
К ним брат мой вчера поднялся с одра, едва я закрыл ему веки.
Бороться с гордыней ему не пришлось: людей не встречалось мне кротче.
Он дольнюю грязь стряхнул, покорясь Твоим велениям, Отче!
Прошел во весь рост, уверен и прост, каким его вылепил Зодчий.
Из рук исполинских он чашу приял, заглавного места достоин, —
За длинным столом блистает челом еще один Праведник-Воин.
Свой труд завершив, он и Смерти в глаза смотрел, беспредельно спокоен.
Во внешней, запретной для звезд вышине, в пустыне немого эфира,
Куда и комета не долетит, в пространствах блуждая сиро,
Мой брат восседает средь равных ему и славит Владыку Мира.
Посвящение Томасу Аткинсу*[11]
Для тебя все песни эти,
Ты про них один на свете
Можешь мне сказать, где правда, где вранье,
Я читателям поведал
Твои радости и беды,
Том, прими же уважение мое!
Да настанут времена,
И расплатятся сполна
За твое не слишком легкое житье,
Будь же небом ты храним,
Жив, здоров и невредим.
Том, прими же уважение мое!
«Еще заря не занялась, с чего ж рожок ревет?»
«С того, — откликнулся сержант, — что строиться зовет!»
«А ты чего, а ты чего, белее мела стал?»
«Боюсь, что знаю отчего!» — сержант пробормотал.
Вот поротно и повзводно (слышишь, трубы марш ревут?)
Строят полк лицом к баракам, барабаны громко бьют.
Денни Дивера повесят! Вон с него нашивки рвут!
Денни Дивера повесят на рассвете.
«А почему так тяжело там дышит задний ряд?»
«Мороз, — откликнулся сержант, — мороз, пойми, солдат!»
«Упал там кто-то впереди, мелькнула чья-то тень?»
«Жара, — откликнулся сержант, — настанет жаркий день».
Денни Дивера повесят… Вон его уже ведут,
Ставят прямо рядом с гробом, щас его и вздернут тут,
Он как пес в петле запляшет через несколько минут!
Денни Дивера повесят на рассвете
«На койке справа от меня он тут в казарме спал…»
«А нынче далеко заснет» — сержант пробормотал.
«Мы часто пиво пили с ним, меня он угощал».
«А горькую он пьет один!» — сержант пробормотал.
Денни Дивера повесят, глянь в последний на него,
Ночью, сукин сын, прикончил он соседа своего.
Вот позор его деревне и всему полку его!
Денни Дивера повесят на рассвете.
«Что там за черное пятно, аж солнца свет пропал?»
«Он хочет жить, он хочет жить» — сержант пробормотал.
«Что там за хрип над головой так жутко прозвучал?»
