— Это что, я там должен буду… священнику этому… рассказывать всё, что ли? — Тоха так кипит внутри, что аж брызги летят.
— Ну, вообще-то — не священнику, а Богу.
— А Бог и так знает, что я делал!
— Бог знает всё, что ты делал, и всё, что ты будешь делать. Знает даже лучше, чем ты это знаешь. И гораздо больше, чем ты сам, Бог про тебя знает. Это ты должен для себя понять, что ты плохого сделал, и сказать Богу: «Вот, Господи, я это понял, и больше я так делать не хочу». И Бог тебе воздаст — без счёта, но по вере и по твоему осознанию. И — никак не иначе.
— А если я хочу так дальше делать, а скажу, что не хочу?
— Бога нельзя обмануть, в отличие от человека. Бог — Он смотрит в сердце, и там всё видит. Всю ту кашу, которая в твоём сердце варится.
Тоха молчит недолго. Видно, переваривает, про кашу-то.
— А как это Бог знает больше, чем я? Ведь я — сам всё делал! Сам, я!
— Как бы это объяснить тебе, чтобы ты понял… Ну, вот смотри! Вот полка, а на ней — книги. Вот, почти вся верхняя полка — это Пушкин, видишь?
— Да.
— Ты Пушкина знаешь?
— Да! Я стихи его учил!
— Точно. Ты одно стихотворение выучил и уже думаешь, что Пушкина знаешь. А Пушкин-то — вон, на всю полку тома! Так и с тем, что ты в своей жизни сотворил. Ты знаешь только чуть-чуть, маленький факт. А Бог знает всё.
— Мам, я понял, — сказал Васька. — Ладно, я иду с тобой.
— Ну ладно, я тоже иду, — соглашается и Тоха. — Только я про всё рассказывать не буду.
— А уж это — твоё дело. Твоё, свободное дело.
— А священник этот… он не расскажет никому?
— У священников — тайна исповеди. Можешь не бояться.
И мы пошли. Мы выдержали ранний подъём без завтрака, потом — и толпу, и тесноту. И мои мальчики подходили к исповеди, а за ними — я.
И мы причастились.
И, все вместе, мы вышли из церкви, и остановились в церковном дворе.
— Поздравляю вас, — сказала я.
И подумала про себя: «Какое счастье».
— Мам, отпусти нас! — попросил Васька. — Мы на речку сбегаем.
— Вместе?
Васька посмотрел на Тоху.
— Угу, — сказал Тоха.
Я дала им немного денег, чтобы они купили чего-нибудь вкусного. Мороженного, или ещё чего-нибудь. Что хотят.
И долго смотрела им вслед, пока они не свернули в сторону реки.
И я пошла по улице, медленно-медленно. Я сняла на ходу платок, и подставила лицо солнцу. Его сверкающим лучам — детям последних дней августа.
Я подставила лицо сияющей небесной сини, и лёгкому, прозрачному ветерку.
И колокольный звон провожал меня долго-долго, до самого дома.
