Нужно было принимать решение, а Пургин никак не мог решиться – не хватало сил…
Пургин спиной повалился на диван, глазами отыскал одну точку на потолке – приметную, засохший развод от мелкой протечки, и застыл. Он словно бы ухнул в пустоту, как в некую тюремную клетку, в пропасть, и смотрел сейчас оттуда на потолок больными вымороженными зрачками. Все, что было у него, все, что он имел, вплоть до затертых дырявых томиков Джека Лондона, купленных подешевке на книжной толкучке, – все остается здесь, в этой жизни, а ему придется уйти в другую… В другую жизнь.
В горле у него что-то булькнуло, глазам стало тепло.
Вечером мать собралась на уборку – часть кабинетов она хотела убрать до ночи, часть ранним утром, чтобы до девяти все было готово – раз в месяц она делала широкую уборку, забираясь с тряпкой и щеткой даже под тяжелые сейфы и под тумбы столов, если этого не делать, в кабинетах будет держаться стойкий запах пыли. И если этот запах проникнет в ткань портьер и ковровых дорожек, то от него уже никогда не избавиться – он поселится на всю жизнь.
– Валя, ты поможешь мне? – спросила мать. – У меня сегодня трудная уборка.
– Обязательно помогу, – сказал Пургин.
Мать молча прижала к глазам пальцы.
– Какой ты все-таки у меня хороший! – произнесла она благодарно, поймала рассеянную улыбку сына и улыбнулась ему ответно.
На улице уже было холодно, с неба сыпала ранняя жестокая крупка, украшала асфальт сединой. Пургин шел за матерью, оглядывался на топтуна – молодого, с проворными тощими ногами товарища, и думал о том, что от молодого, несмотря на его проворство, оторваться будет легче, чем от старика.
Квартира, о которой говорил Коряга, была то, что надо, – Коряга оказался прав.
В проходной Кремля – широкие мрачные ворота охраняло несколько часовых, – у матери проверили пропуск, выписали разовую бумажку Пургину – сыну самой аккуратной технички правительственных помещений, – и Пургины очутились в Кремле.
«Завтра меня сюда уже вряд ли пустят, – с неожиданным злорадством подумал Пургин, – и еще за голову схватятся: чего же пускали раньше? Что же все-таки наделали Сапфир с Топазом? Шпионаж? Валютные игры с государством? Попытка обесчестить Сталина, обрезать у него усы и заткнуть в задницу пробку от шампанского вместе с проволочной уздечкой? Что?»
На это не было ответа. Ответ Валя Пургин получил через две недели, прочитав в центральной газете заметку о том, что арестованы два германских шпиона – братья А.С. и Т.С. Голицыны, виновные предстанут перед судом, и торопливый прокурор уже заранее требует высшей меры наказания.
