– У меня есть один человек, которой помогает мне жить, – сказал Попов, у него было открытое лицо, открытая улыбка, чистые зубы. Он засмеялся. – В кредит.
– В кредит подо что?
– Под будущее. Сейчас отдавать не надо – отдадим потом, через десять лет.
– А может, лучше отработать?
– Такой вариант тоже имеет место… Место быть, – у Попова были глаза, какие не умели врать.
«Коряга, – мелькнуло у Пургина в голове, – вобрал в себя все буквы, все объединил: и «к», и «п», и даже английский «дабл-ю», и немецкий «умляут», все у него в одном лице. Но с разных ракурсов – разный. Будет ли удача, когда связываешь себя с таким человеком? И да и нет… Но попробовать надо – от денег ведь еще никто не отказывался. Никогда. Ни в одном государстве».
Коряга познакомил Валю Пургина с Арнольдом Сергеевичем – элегантным, сухопарым, видным джентльменом, чье удлиненное красивое лицо украшала серая щеточка усов, глаза были умны и проницательны, на руке, на безымянном пальце впритык друг к другу сидели два кольца, что означало: Арнольд Сергеевич – вдовец; одно кольцо он носил свое собственное, другое – покойной жены.
Не спрашивая ни о чем, Арнольд Сергеевич поставил перед молодыми людьми чай, в вазочку насыпал колотого сахара, отдельно в фарфоровой тарелке, помеченной фирменной маркой заводов Кузнецова, выставил свежий мармелад, в корзинке – печенье, на длинной плошке подал бутерброды с ветчиной.
– Люблю молодость, – сказал он Пургину, как старому знакомому, налил ему чаю в невесомую фарфоровую чашку, потом налил Коряге и себе, сделал изящный жест: – Прошу отведать!
«Сапфир, – глядя на Арнольда Сергеевича, подумал Пургин, – красивый холодный камень. Очень точная будет кличка – Сапфир. Сапфир Сапфирович».
– О чем вы думаете, молодой человек? – поинтересовался Арнольд Сергеевич.
– О роскошном дворянском столе, – Пургин улыбнулся. Улыбка была открытой, чистой, Пургин сделал жест – этот жест был повторением жеста Арнольда Сергеевича.
– Люблю, чтобы у меня все было, – сказал Арнольд Сергеевич, – стараюсь ни в чем себе не отказывать. Но вы думаете не об этом, юноша!
Сердце у Пургина дрогнуло, застучало сильно, отозвалось где-то в ключицах: Пургин недооценил Арнольда Сергеевича, который оказался гораздо проницательнее, чем предполагал Пургин. Он подобрался, а лицо его, наоборот, расслабилось, сделалось виноватым.
– Извините, Арнольд Сергеевич, я действительно думал не об этом.
– Я же все вижу, юноша. Когда человек думает о еде, лицо у него бывает совсем другим, – Арнольд Сергеевич добродушно сощурил глаза, лоб и виски испещрили мелкие симпатичные морщины, и Сапфир Сапфирович сразу постарел, – не надо меня обманывать, молодой человек.
