— Сразу после покупки телевизора. Асенов обещал мне 300 долларов, а поскольку телевизор стоил 200…
— Проверим, — говорю я, забирая банкнот. — Вас пригласят в соответствующее учреждение.
— Но, товарищ инспектор… К чему нам это «соответствующее учреждение»? Забирайте доллары, если они нужны для следствия, и не будем больше никого вмешивать… Я старый человек…
— А я не взяточник.
В этот момент из коридора доносятся звуки старинного мотива. Ничего общего с бразильской самбой. И все же обе мелодии сопутствуют довольно грязным делам.
— Ваши гости? — Я встаю.
— Но подождите! Неужели вам необходимо передавать доллары еще куда—то?
— Очень даже необходимо. Пойдемте, а то гости разнесут дверь.
Сейчас они нужны Личеву, как прошлогодний снег, но я направляюсь к выходу, и старик вынужден идти за мной…
Итак, доллары. Еще одно открытие. Горизонт, как говорит мой шеф, продолжает проясняться. Однако еще не нащупана связь между людьми из моего круга и комнатой на пятом этаже. А мы уже на закате восьмого дня. Западные радиостанции кричат еще громче. А преданный вам Петр Антонов в основном пока карабкается по лестницам и размышляет. Стодолларовая бумажка? Одна—единственная, причем ее действительно могли передать с глазу на глаз, и посему вряд ли она может сыграть роль связующего звена. Денежные знаки, как таковые, не по моей части. Есть для этого валютные магазины и определенные учреждения, где заняты несколько иным, чем продажей телевизоров.
За восьмым днем, естественно, приходит девятый. Шеф все еще меня не вызывает. Полковник — человек терпеливый. Он считает, наверное, что, побеседовав со мной дважды, с третьей встречей можно не спешить. Однако человеческое терпение не бесконечно, и я предчувствую, что мое начальство не исключение из правил.
Упоминаю об этом только затем, чтобы дать некоторое представление о настроении, с каким я приступаю к работе на девятый день следствия. Первый звонок раздается около десяти утра, и разговор следует весьма неутешительный. Дора сообщает, что с Марином все кончено.
— Значит, вы все—таки решились ему рассказать?
— Ничего я ему не рассказывала, — звучит в трубке все тот же тусклый голос. — Филип постарался…
— Когда это произошло?
— Вчера вечером. Марин вернулся поздно, я даже не слышала. Зато сегодня утром все поняла. Филип рассказал, да еще в самых гадких выражениях.
— Но вам надо объясниться с Марином!
— Не желаю ничего объяснять, и вообще у меня нет больше сил!
