Закатные гарики. Вечерний звон | страница 31
как только что политая капуста.
Дыша безумием экспресса,
наука правит бал земной,
и светится слеза прогресса
из абажура надо мной.
Во всем я вровень жил со всеми,
тая неверие свое,
когда искал иголку в сене,
хотя и знал, что нет ее.
Все чувства словно бы воскресли
и душу радуют мою
в часы, когда хмельные песни
пропащим голосом пою.
Как увижу бутыль —
отвожу я глаза,
отзывается стоном душа,
и шалят у замшелой души тормоза,
разум деньги считает, шурша.
Между мной и днем грядущим
в некий вечер ляжет тень,
и, подобно всем живущим,
я не выйду в этот день.
Забавно, что прозрачный сок лозы,
ласкаясь, как доверчивый щенок,
немедленно влияет на язык,
а после добирается до ног.
Ночные не томят меня кошмары —
пожар, землетрясение, обвал,
но изредка я вижу крыс и нары —
чтоб родину, видать, не забывал.
…И блудолицая девица,
со мной стремясь духовно слиться,
меня душила бюстом жарким…
Очнулся я со стоном жалким:
сон побуждал опохмелиться.
Какой сейчас высокой думой
мой гордый разум так захвачен?
О том, что слишком низкой суммой
был жар души вчера оплачен.
От всех житейских бурь и ливней,
болот и осыпи камней —
блаженны те, кто стал наивней,
несчастны все, кто стал умней.
Тщедушное почтение к отчизне
внушило нам умение в той жизни
рассматривать любое удушение
как магию и жертвоприношение.
Не жалко мне,
что жизнь проходит мимо,
догнать ее ничуть не порываюсь,
мое существование не мнимо,
покуда в нем я сам не сомневаюсь.
Поставил я себе порог —
не пить с утра и днем,
и я бы выполнил зарок,
но я забыл о нем.
Пускай витийствует припадочно
любой, кто мыслями томим,
а у меня ума достаточно,
чтоб я не пользовался им.
Стал я с возрастом опаслив:
если слышу вдруг о ком,
то бываю тихо счастлив,
что и с этим не знаком.
День вертит
наши толпы в хороводе,
и к личности – то слеп, то нетерпим,
а ночью каждый волен и свободен,
поэтому так разно мы храпим.
О мраке разговор
или лазури,
в какие кружева
любовь ни кутай,
но женщина,
когда ее разули, —
значительно
податливей обутой.
Готовясь к неизбежным
тяжким карам,
я думаю о мудрости небес:
все лучшее
Творец дает нам даром,
а прочее – подсовывает бес.
Когда уже в рассудке
свет потушен,
улегся вялых мыслей винегрет,
не ведают покоя только души,
готовя сновидения и бред.
А жалко мне, что я не генерал
с душою, как незыблемый гранит,
я столько бы сражений проиграл,
что стал бы легендарно знаменит.
А глубина – такой пустой
порой бывает у мыслителей,