— Люди трепаться начнут. Будут про меня говорить всякое…
— Да плевать мне на разговоры.
— Правда? — спросила она и как-то по-другому посмотрела на Валерку, как не смотрела ни кого раньше.
— Правда.
— И никогда-никогда не попрекнешь, как я раньше жила.
— Никогда, — подтвердил Валерка.
— Ну ладно, — сказал Юлька, — я подумаю, — и ушла. И ничего больше в этот вечер у них не было.
А после привел ее Валерка в церковь, познакомил с Николаем Угодником, про себя все рассказал, и ты, говорит, прощения попроси, и вся твоя тяжесть как рукой снимется. Тут выяснилось, что ввиду коммунистического будущего, Юлькины родители посчитали, что крещение ей без надобности, и осталась Юлька некрещеная. И надо же — это даже Валерку обрадовало и, когда они из церкви вышли, он объяснил почему.
— Ты раз некрещеная жила, то значит, и не ты и жила вовсе. А вот как крестишься, так и новая жизнь для тебя настанет, а той, выходит, и не было.
— Как же так не было? — удивилась Юлька.
— А так, все твои грехи это другой человек делал, а окрестишься, и, считай, заново родилась и нет на тебе еще греха.
— Это ж вроде не честно, — засомневалась Юлька. — Как так — жила-жила, грешила-грешила, а потом раз — и нет ничего.
Валерка задумался, но шагов через десять сказал:
— Если специально так сделать, чтоб в рай попасть, то ничего не получится, потому что Бог всякое твое движение видит и знает. И это выйдет еще пострашнее всех прошлых грехов. А если все от души делать и без всякого умысла, то вся твоя прошлая жизнь — долой!
И Юлька тоже шагов десять молчала, а потом ответила:
— Ну ладно.
Но мать Валеркина позиций сдавать не собиралась, раз уж сказала, что жить она под одной крышей с этой не будет, то и быть по сему. Да и тоже, на те вам, — Юлька! И что в этой худобине мужики нашли? Ну да, как она свою юбку, что только трусы прикрывает, натянет, так, конечно, все на нее давай пялиться, а так-то что в ней? Да и рябая к тому же, ну что это такое за удовольствие? Тут, конечно, мать была неправа, потому что Юлька рябой не была вовсе, это уж так бывает, коль не взлюбила, то теперь и лебедь не лебедь, а нильский крокодил. И про юбку она зря, ну была у Юльки такая юбка, ну вышагивала она по поселку своими ножками на каблуках-шпильках, только ведь сейчас-то зима, куда в такой юбке пойдешь. Ну не смех ли? И на кухне и в комнате мать Юльке проходу не давала, так что та уж старалась подольше с работы не приходить, Валерка-то тогда на завод устроился, придет — нет Юльки, а мать так с ехидцей что-нибудь и ввернет на счет того, почему этой вертихвостки нету. Валерка молча соберется и к ней на работу, а та как раз по дороге и встретится. А однажды не встретил ее Валерка, поздний вечер уже, а ее все нет — бросился тогда искать по-настоящему, а она, оказывается, у родителей своих осталась. Не могу, говорит, я так больше. В этот-то раз Валерка ее с матерью помирил. Только не мир это был, а перемирие. И по весне Юлька ушла из дома окончательно, и, на все Валеркины просьбы, возвращаться не собиралась — только головой мотала, а когда в Валеркином потоке уговоров наступила пауза, сказала:
