— Не крутите головой, нэдина, девушке благородного сословия так вести себя не подобает, — завела старую шарманку моя воспитательница.
Нет, ну как же надоели эти бесконечные поучения и наставления.
— О, кто к нам пришёл, — прозвучал со стороны двери сочный баритон и в талареллу вошёл её «заведующий». Что можно сказать о патере Фергюсе? Внушительный дядя приличных размеров. При взгляде на него не покидало ощущение, что он мне смутно знаком. Ну точно — вылитый брат Тук, каким его любят изображать многочисленных в экранизациях сказаний о Робин Гуде. Только без бороды. Да и там он фигурирует то с ней, то без. А как он выглядел в романе Скотта, я даже и не помню.
В подтверждение моих мыслей, священник выгрузил на стол принесённые им блюдо с мясом и хлебом, ну и внушительный кувшин. Как же без этого. Я втянула ноздрями воздух. Точно не вода, и, даже, не молоко.
— С чем пожаловали? — спросил патер, не обращая внимания на скривившееся лицо Фиды.
— Возблагодарить Создателя за избавление нэдины от болезни, — пробурчала наставница.
— Правильное решение. Приступим.
Фида положила на пол подушечки. Одну для себя, другую для меня. Я не сказала? Мы их принесли с собой. У меня была старенькая тёмно-синего бархата, изрядно потёртого с потускневшей серебряной вышивкой по краю. Кожа была тоже потёртой. Подушка состояла из двух половин: верхняя — лицевая, которую старались всячески приукрасить, и нижняя — оборотная, так сказать «рабочая», которая ложилась на пол. Фидина каффа (так называлась подушка) выглядела куда наряднее: алый верх, обшитый бисером и мелким речным жемчугом.
По-моему такие есть у католиков, у нас в России подобное вроде бы не принято.
А ты в церкви когда был последний раз?
Честно говоря — не помню. Давно. Ещё вместе с бабушкой.
О-о-о, тут за Олу остаётся только порадоваться.
Ты лучше продолжай.
Мы встали на колени и возблагодарили господа. Я своим звонким детским голосом, Фрида над ухом вполголоса бубнила то же самое. А патер Фергюс? Трудно сказать. Сначала, прикрыв глаза, он беззвучно шевелил губами, потом и это перестал. Спал он так, стоя, или медитировал? А, может, он своей душой был рядом с Создателем? Ола в это верила, а вот я — не очень.
Как бы то ни было, мы с Фидой честно прочли, почти без запинки, «Благодарствие за выздоровление» и «Славься…». В заключение обе, почти синхронно, осенили себя «кругом жизни», быстро прочертив его направленной к себе ладонью напротив середины груди. Наставница подняла с пола и поставила на алтарь миску, сняв сверху тарелку, что накрывало содержимое вместо крышки. О-о, внутри лежал такой же «цыплёнок табака», каким недавно кормили меня. Вынырнувший из-за наших спин Фергюс быстро разделал его на несколько частей и окропил вином — символической кровью. Раз она пролилась — жертва принесена. Остатки «крови» из глиняного стакана патер тут же употребил вовнутрь. Правильно, не пропадать же добру.
