– Да, ваше высочество, но…
– Стало быть, ваша первая и главная обязанность – хранить и защищать особ королевской крови. Вы сперва мне подчиняетесь, а потом уже этому вашему капитану.
Тут Джонатан возразить не смог, поскольку сказанное вполне соответствовало Уставу.
– Когда открывают ворота?
– В шесть.
– Ещё четыре часа… Отведите меня куда-нибудь, где мы сможем переждать. И сделайте это так, чтобы нас не заметили караульные.
Она говорила тихо, думала быстро, распоряжалась отрывисто – словом, вела себя как опытная заговорщица, так, словно сама была виновна в гибели людей, оставшихся в королевской спальне, и теперь убегала от правосудия.
Джонатан, однако, был слишком сбит с толку всем случившимся, чтобы пререкаться или задумываться. За четыре месяца ему случалось охранять едва ли не все здешние коридоры, так что он знал их неплохо, и в конце концов, проплутав с четверть часа лестницами, двориками и галереями, они выбрались в боковое крыло, где квартировали офицеры лейб-гвардии. Все они сейчас, к счастью, либо спали, либо стояли в карауле, либо – и таких было большинство – гуляли где-то в городе в увольнении.
– Что это? – спросила принцесса, оглядываясь. Джонатан объяснил, и она, кивнув, села на скамейку у входа в казарму.
– Садитесь рядом, – велела она, а когда Джонатан неловко присел на самый краешек, добавила: – Если кто-то появится, тотчас обнимите меня. Я вас за это заранее прощаю.
Всем известно, что юные офицеры королевской гвардии делятся на два типа: прожжённые бабники и трепетные романтики. Джонатан был из вторых, поэтому залился краской до самых корней волос и пробормотал что-то невразумительное, на что принцесса Женевьев не сочла нужным отреагировать. Так они и просидели несколько следующих часов, молча, почти неподвижно. У Джонатана было время поразмыслить, но мысли путались и ничего толком не получалось. Он подумал было, что надо сходить на разведку к воротам, но побоялся оставлять принцессу одну. Им повезло, никто так и не появился, и когда предрассветный ветер донёс до них бой часов на ратуше, возвещавший начало нового дня, принцесса встала, накинула капюшон и сказала:
– Пора. Ведите.
У Джонатана вовсе не было чувства, будто он куда-то её ведёт – скорее, наоборот. Но выбора не оставалось, и он опять подчинился.
Получить на конюшне двух лошадей ему, лейб-гвардейцу, не составило бы труда, но это могло задержать их и привлечь излишнее внимание. Так что дворец они покинули пешком, и Джонатан лишь обменялся быстрым приветствием со своим знакомым, зевавшим и почёсывавшимся на посту у ворот. Они пересекли площадь перед дворцом, залитую розовым утренним светом, и углубились в лабиринт переплетающихся улочек, понемногу заполняющихся мешаниной городских звуков: стуком тележек, которые катили на рынок торговцы, щёлканьем ставен, распахивавшихся в лавках, бойкой болтовнёй соседок, вешающих стираное бельё в окнах домов, стоявших так близко, что крыши их почти соприкасались.
