На следующий день Алексей с командиром знакомились с телеграммой, полученной из штаба флота. В ней шла речь об электротравмах на флоте за три последних месяца.
— Двадцать четыре случая гибели от электротока. Словно для нас телеграмма, — скорбным голосом прокомментировал командир.
— Да, не зря все же пишут подобные телеграммы и приказы, — вздохнул Алексей.
В каюте воцарилась тишина. Командир не спеша достал сигарету и равнодушно затянулся табачным дымом. Они оба осознавали свою вину, но уже ничего нельзя было поделать. Моряк погиб. Командир вспомнил, как на прежнем корабле мать погибшего матроса сказала во всеуслышание: «Чтобы вы страдали так, как он страдал, когда умирал!»
— Хоть бы сняли с должности и отправили в Союз, — в сердцах сказал командир. — Ну ее к черту, такую службу. То моряк перед боевой вены порезал, девушка, видишь ли, замуж вышла. То пьют всякую гадость и травятся. Беда с личным составом. А боевая служба лишь начинается, что еще будет дальше?
Чтобы разрядить обстановку, Алексей попытался успокоить командира.
— Во всем виновата наша флотская организация. Начальники подгоняют, ставят нереальные сроки и задачи. А как мы их выполним, никого не волнует!
— Наш флагманский офицер руководил ремонтом. Он и должен ответить, — подытожил командир. И продолжил: — Вспомни, как нас на боевую службу готовили? Моряков со всей бригады собирали, а сплаванность? А топливо и продукты? То тети Маши-кладовщицы, то прапорщика — начальника склада нет. У них после 18 часов море на замок. Я за два месяца перед боевой лишь один день дома был! И тыловые за все тянут, то спирт, то тушенку. Как будто не они для нас, а мы для них. Подумать только, на полгода идем в моря, а на корабле не получена мука! В тропики уходим, а вместо кондиционеров нам сбрасывают металлолом.
Первая неделя на боевой службе ознаменовалась трагедией. Алексей и в этот раз вспомнил подъем на левый, несчастливый борт своего корабля в Тимофеевке. Стечение обстоятельств, случайности жизни заставляли его верить в роковую судьбу. Такие же мысли возникнут у него и тогда, когда он будет падать вместе с подбитым вертолетом в Таджикистане. После той случившейся с ним через пятнадцать лет трагедии он впервые сходит в церковь и наденет нательный крест.
Тело погибшего моряка в цинковом гробу увозил на родину БПК «Хабаровск». Вьетнамское правительство наградило его посмертно орденом, а наше — медалью «За отвагу». Моряк на самом деле совершил подвиг в мирное время. Подвиг — это поступок. Девятнадцатилетний башкирский паренек совершил его уже тем, что погиб на посту, выполняя боевую задачу. В мирное время. Вышестоящее командование усмотрело в его гибели показательный пример советско-вьетнамской боевой дружбы. Видимо, по этой причине никого и не наказали. Как всегда, по флоту разошлась телеграмма с известием о подвиге, где прозвучало название корабля, бригады и место дислокации. Прочитав ее, командир с облегчением сказал:
