Снег лепил беспросветно, крупный, рыхлый, оседая на плечи влажными сугробами. Я изрядно вспотел в этом идиотском наряде, отороченном лебяжьим пухом, и шел, чертыхаясь сквозь зубы, хотя пора уж было привыкнуть за столько-то лет. Кажется, теперь нужно свернуть налево и пройти еще сотню ярдов. Как раз успею ко времени, заказанному мистером и миссис Поттер, если конечно, каждый встречный и поперечный не будет при виде меня скалиться во весь рот и тут же бросаться петь прямо мне в ухо “Merry little Xmas”. В такую погоду лучше бы дома сидели, а не шлялись по улицам с блаженно-добродушными лицами, все на одно лицо: дети, мужчины, женщины, старики, старухи, все на одно лицо чьего-то там рождества.
С каким бы удовольствием я сам сидел бы где-нибудь, а не месил мокрый снег пудовыми красными сапогами, подбираясь к дому.
Последний заказ на сегодня. Долго я здесь не задержусь, это уж точно.
Мне не было даже любопытно, когда я колотил молоточком в дверь, изуродованную огромным зеленым венком. Я понятия не имел, как мне было. Я знать не знал, чего меня сюда принесло. Просто делал свою работу, вот и все.
За дверью раздались шаги — и мне открыли. Сам Поттер. Я его узнал, конечно, хотя не видел примерно десять лет.
Высокий, худой, нескладный. Взъерошенный. Очки. Ничего не изменилось. Да и что, собственно…
— С Рождеством, — буркнул я. — Войти-то можно, раз уж пригласили?
— Да-да, проходите, — он распахнул дверь пошире и поманил меня рукой, будто сомневаясь в способности Отца Рождества понимать человеческую речь. Я ведь, кажется, только что сказал ему обычную фразу на английском! Логика по-прежнему в большом долгу, но кто бы сомневался…
Дальше прихожей идти не следует. Сухой рыжеватый коврик для ног тут же превратился в мокрую половую тряпку. Издержки визита Санты. Скорей бы уж все кончилось. Ну, где там двухлетний Джеймс Сириус, почему до сих пор с гиканьем не вынесся в коридор встречать Отца Рождества? В доме было тихо-тихо, словно в нем никого не было, кроме Поттера, стоявшего сутуловатым столбом и, похоже, не знающего, что говорить и что делать. Словно он стоял где-то совсем не здесь. Высокий, худой, нескладный. Взъерошенный. Очки. Ничего не изменилось. Да и что, собственно…
Сугробы на моих плечах подтаяли — и красная шуба набрякла влагой.
— Где ребенок?
— Джеймс… он… видите ли…
Какого черта мямлит? Заболел, заснул, помер — знать ничего не желаю, не нужно ничего говорить, просто дай мне сделать мою работу.
