Я не хотела признаваться, что все время жила в состоянии постоянного нервного напряжения, но сейчас обманываться было глупо. Около двух лет притворства, лжи, паники при виде русских туристов, вынужденного затворничества, отказа от общения с людьми… Я смертельно устала и хотела домой. Пусть я не смогу вернуться в родной город – это слишком опасно, но ведь страна большая. Одна Москва превышает населением Швецию. Куплю квартирку в спальном районе, устроюсь на работу, если получится. Хотя с теми деньгами, что лежали у меня в банке, можно вообще ничего не делать всю жизнь…
Я сидела в бистро, когда зазвонил телефон. Месье Лефебвр сообщил об изменениях планов. Вылет в Москву должен был состояться на три часа раньше. Если мадемуазель Алиса не передумала, то машина заедет за ней в шесть утра…. Я рассыпалась в любезностях и пообещала, что в шесть утра буду готова, как штык. Услышав новое для себя выражение, Лефебвр долго его переваривал, а потом, еще раз повторив, что заедет в шесть, отключился. Я допила кофе и направилась на Рю Клери, помахивая сумкой с покупками. На улице было уже темно, однако люди сновали туда-сюда, не останавливаясь и не обращая на меня внимания.
Когда я вошла в квартиру, то почти сразу споткнулась о что-то мягкое. В неверном освещении уличных фонарей разобрать, что лежит на полу, было невозможно. Я зажгла свет.
Квартира была перевернута вверх дном. Я завязла сапогами в собственном жакете, валявшемся на полу в самом непотребном виде. Все мои вещи были разбросаны. Вместо того, чтобы сорваться с места и выскочить в коридор, я помедлила и сделала робкий шаг вперед. Тень, вынырнувшая из-за угла рванулась ко мне и толкнула в бок. Я влетела в комнату, врезалась в диван и вскрикнула от боли. Дверь захлопнулась, я отчетливо услышала, как повернулся ключ.
– Здравствуй, Алиса, – сказал он. Я обернулась.
В его глазах было что-то страшное, неестественное. На меня смотрело животное: напуганное, оскалившееся, готовое прыгнуть и вцепиться в горло.
Из окна, которое я оставила открытым, доносилась приглушенная музыка и смех. Ветер колыхал жалюзи. Мне было очень холодно, но сквозняк был ни при чем. Внутри тряслось и перекатывалось по желудку мерзкое желеобразное чувство страха. Я смотрела в эти глаза, темные и пустые, пустые, как этот дом, понимая, что вряд ли выберусь из передряги живой.
– Здравствуй, Оливье, – ответила я.
Мой голос прозвучал естественно. Неизвестно, кого это порадовало больше. Напряженное выражение сползло с его лица и оно стало почти прежним. Только глаза выдавали панику и злость.
