В это утро лицо девушки в широкополой шляпе было совсем обычным — не грустным и не весёлым, а как бы мечтательным. Сатана, появляющийся над шкафом, исчез, и солнце светило прямо в мою кровать. Было слышно потрескивание дров в плите, а за окном — порывы ветра… Ночь со своими страшными снами ушла и куда-то подевалась. Кровать мамы и папы была пустой, но не прибранной.
— Мам, я уже проснулась! Доброе утро!
В ответ ни слуху, ни духу. За окном капало со стрехи, и в печи шумел огонь. Совершенно обычное утро, только мама не крикнула из большой комнаты или из кухни: «Один момент, золотце!» или: «Сейчас-сейчас!»
— Ма-а-ма, па-ап!
Я вылезла из своей кровати, перебравшись через деревянную решётку, и первым делом сходила на горшок.
— Ма-ам, пожалуйста, дай туалетной бумаги!
Что-то было не так.
— Па-ап, пожалуйста, горшочный билет!
Ничего другого не оставалось, как самой идти к ночной тумбочке за бумагой. Пол был холодный, прямо ледяной, но, перепрыгивая с одной барсучьей шкуры на другую, можно было добраться до тумбочки, ни разу не ступив босой ногой на голые доски пола. Пока сидела на горшке, локти и предплечья покрылись мурашками. Я забралась обратно в кровать и думала: «Главное, чтобы сон с чёрными дядьками больше не вернулся!»
Наконец послышался скрип снега под ногами, хлопнула дверь, и я услышала, как в кухне папа скомандовал: «Туям, сюда! Сирка, на свою подстилку!»
— Па-ап, ма-а-ам! — крикнула я. — Па-ап, мама не принесла мне туалетной бумаги!
Знала, конечно, что жаловаться некрасиво, но что мне оставалось? Прежде всего надо было разобраться, что случилось во сне, а что — наяву! Не могла я кричать, что мама осталась в плохом сне с чёрными дядьками… Это ведь был МОЙ гадкий сон, и словно моя ВИНА была в том, что он продолжался, хотя солнце ярко светило и рогатый сатана с потолка пропал. Я втайне надеялась услыхать от папы, что мама уехала в город на совещание или пошла к тёте Армийде, чтобы принести от Клары молока.
— Доброе утро, дочка! — Папа вошёл в спальню и принёс мне домашние тапочки, оставшиеся вечером в большой комнате.
— Мама ещё не вернулась, может, приедет вечерним автобусом. Я как раз ходил в школу — звонить, чтобы выяснить это дело, но никого не застал — воскресенье!
У меня в животе защипало, будто сон и не кончился! Никакого совещания и молока от Клары — мама действительно уехала с чёрными дядьками, потому что я была плохим, очень плохим ребёнком…
Папа сам одел меня, и от этого настроение стало немного лучше: оказалось, он не знал, что пуговицы лифа должны быть сзади, и поэтому вышла неразбериха со штрипками для чулок.
