Это единственный способ.
Пусть снимет дурацкие перчатки.
— Пожмем на прощание руки, сэр? — начала она издалека.
— С удовольствием, мисс, — ухмыльнулся Ронан и приподнял воображаемую шляпу, а затем осторожно потряс узкую ладошку.
Кожа перчатки была шершавой, как медвежья ступня.
— Сегодня день нежаркий, — заметила Агнесс.
— Ну, прохладный. А что с того?
— В такую погоду у джентльмена нет оправдания, чтобы не снять перчатку перед рукопожатием.
В тот же миг Ронан выдернул руку и зачем-то убрал ее за спину.
— За исключением тех случаев, когда он заботится о нервах дамы. Счастливо оставаться, мисс! — выкрикнул он, бросаясь напролом через кусты лещины.
— Я приду в понедельник! — прокричала Агнесс вслед.
— Это само собой, раз пообещала! — ответил Ронан.
1.
Субботним утром преподобный Джеймс Линден сидел на диванчике в аптеке, дожидаясь, когда же племянница купит нужные ингредиенты для смеси с неприличным названием «молоко девственницы». Этой гадостью следовало умываться по утрам за неимение майской росы — лучшего средства для гладкой кожи. Но, как следовало из покаянной речи Агнесс, майскую росу она проворонила, потому что не проснулась вовремя утром первого мая.
Она вообще была не в ладах с пунктуальностью.
Завтрак племянница опять проспала, зато на чайнике красовался теплый стеганый чехол. От одного вида пунцового атласа с аппликацией из зеленых бархатных листьев у пастора пропал аппетит. А когда пять минут спустя все же вернулся, из тонкого серебряного хоботка по-прежнему вилась струйка пара. Чай был горячим и как будто даже вкуснее обычного. Но мистера Линдена это обстоятельство едва ли обрадовало.
Племянница обсуждала с аптекарем мистером Гареттом преимущества различных сортов бензойной смолы, но к ее лепету пастор уже привык, как привыкает рабочий к стекотанью хлопкопрядильного станка. Ничего, со временем она станет настоящей леди, закованной в доспехи из китового уса. Очень основательной леди. Такой, что приводит служанок в трепет одним поднятием левой брови. Дайте ему срок!
Пока мистер Гаретт отвечал на вопросы, пожевывая ус, пожелтевший от вредных испарений, место у стойки занял его помощник, долговязый юнец с таким острым кадыком, что тот грозил распороть шейный платок. Сначала бедняга задел локтем весы, разметав по прилавку гирьки, потом воззрился на двух пиявок, что тихо резвились себе в огромной стеклянной банке. Присутствие священника его тяготило. Душа молодого человека стенала под бременем греха.
