— Какое ты хорошенькое дитя. А когда-нибудь вырастешь в миловидную особу, — похвалила баронесса, и Агнесс раскрыла глаза.
Сама она подумала, что юная стиральная доска может вырасти разве что в доску покрупнее, еще более ребристую, но не стала делиться своими опасениями. Главное, что позор позади.
— Благодарю вас, миледи.
— Лавиния.
Агнесс кивнула, показывая, что еще не забыла имя благодетельницы, но тут же отчаянно замотала головой.
— Нет, миледи, что вы! Это неправильно!
— Почему неправильно?
— Да так же вообще не делается!
В пансионе мисс Тревельян назубок выучила порядок старшинства во время церемоний. Хотя баронессы в этой шкале стояли ниже супруг епископов, зато выше жен каких-нибудь захудалых баронетов. А такие невзрачные пташки, как сама Агнесс, там вообще не значились.
— Ну хорошо, на людях пресмыкайся передо мной, как хочешь, — вздохнула леди Мелфорд. — А наедине давай без условностей. Я хочу стать тебе подругой, Агнесс.
— Да разве я гожусь вам в подруги?
Если раньше миледи бросала ей благодеяния по монетке, то теперь швырнула целый мешок золота. И он оттягивал руки.
— Ты сразу мне приглянулась.
— Когда сидела в луже? Мой вид, наверное, доброго самаритянина отпугнул бы.
— Именно тогда. Я вспомнила, каково это — корчиться на земле, без сил от страха, и думать, что мир вот-вот рухнет, и что же мне тогда делать?
Лавиния чуть отвернулась. Черные тени мазнули ее по лицу, замешкавшись в уголках глаз и рта, прочертив тонкие, едва заметные морщинки на лбу. Даже ее вечный спутник — аромат жасмина — сделался вдруг неуместным, как в церкви. Что же с ней произошло? Кто ее обидел? Но о таких вещах не спрашивают. Особенно тех, кто настолько выше на сословной лестнице, что шею сломаешь, пытаясь их разглядеть.
— Но ведь мир не рухнул?
— Куда он денется? Как стоял, так и стоит. Только от этого едва ли легче.
Но едва лишь Агнесс протянула к ней руку, как баронесса выпрямилась и улыбнулась невозмутимо:
— Я тебя совсем утомила. Покойной ночи, Агнесс, и укутайся потеплее. У нас даже летом бывают сквозняки.
— Хорошо. Покойной ночи, Лавиния, — шепнула гостья, забираясь на облако перины.
Как только за миледи затворилась дверь, Агнесс сбегала к сундучку, вытащила «Книгу общей молитвы» и угрожающее ею потрясла.
— Сквозняки, да? Сквозняки? Гадкий вы злой старикашка! Только суньтесь сюда и вот честное слово, я вас изгоню! И не посмотрю, что вы хозяин дома! И ее оставьте в покое! Как же вам не совестно?
