— Не знай я, что ты родилась на берегах Альбиона, счел бы тебя маленькой язычницей из Занзибара. Пойми, дитя мое, ты не можешь смыть с себя чувство долга, как притирания от веснушек. Неужели все мои наставления не оставили след в твоей душе?
— Еще как оставили, дядюшка, — отвечала девушка уже спокойнее.
— Чему же ты научилась от меня, позволь спросить?
— Играть. Но эта игра мне не нравится. Я сбрасываю карты, сэр, и встаю из-за стола.
— Это не игра, Агнесс, — он прочистил горло, как перед проповедью, и пронаблюдал не без раздражения, как племянница усаживается на стул, складывает ладошки на коленях и покорно готовится скучать.
— Женщина по самой своей природе, данной ей от Бога, занимает в цивилизованном обществе особое положение. Почет и поклонение, кои в прежние времена возносились к монархам, мы слагаем к ногам дам, пусть даже незнатных. Женщины освобождены от необходимости пробиваться в жизни и состязаться с мужчинами, у них нет иной работы, кроме той, к которой они питают природную склонность — домоводства. И в обмен на все эти блага от вашего пола требуется лишь одно — подавать мужчинам пример добродетели, искупать наши грехи своей чистотой.
Ноздри Агнесс затрепетали — она только что проглотила зевок.
— У вас отличная память, сэр. Если я спрошу, какой был номер страницы, на которой вы это вычитали, вы ответите в точности, так ведь?
— Просто прими это как данность, Агнесс. Таковы законы общества. Человеческого.
— Но есть и другие законы, — выпалила она.
— Это был вопрос?
— Боюсь, что нет, сэр.
— Вот как.
Мистер Линден двинулся к двери, но Агнесс преградила ему дорогу и вдруг вцепилась ему в рукав, чего прежде себе не позволяла.
— Что такое третья дорога? — зашелестел горячий шепот. — Где она пролегает? Если это секрет, я никому больше не расскажу, только помогите Милли туда попасть.
— Ей-то зачем туда попадать? — не понял пастор.
— Потому что там… может, я неправа, но… но там все не так, как у нас. Скажите мне, сэр, вы ведь знаете. Вы ведь не солжете.
— Да, там все иначе, — вырвался у него стон. — Все по-другому.
— Наверное, греха тоже нет.
— Ни греха, ни спасения.
— Значит, там никто не накажет Милли и Эдвина за блудодейство.
Наконец-то он понял, куда она клонит, и усмехнулся невесело. Ничего не получится из ее затеи. Не может получиться. Какой-нибудь распутник мечтает, чтобы вокруг его ложа извивались обнаженные демоницы, но нет же, они навестят монаха-постника, который будет смотреть сквозь них, мерно стегая себя бичом. Они не приходят к тем, кто их ждет, лишь к тем, кого сами выберут. Они жестоки и переменчивы, как сама природа, как ветер, что топит корабли, как дождь, что обходит стороной потрескавшиеся от жары поля.
