Я выглянула в окно: новая «Волга», на которой Михайловские приехали, выглядела на нашей скромной улочке как девица в шикарном вечернем платье посреди толпы бедно одетых старушек.
Лера хлопнула дверцей, пискнула сигнализацией и бегом вернулась в дом.
Она прошла ко мне на кухню, где я ставила на плиту чайник, и стала выкладывать из пакета колбасу, сыр, консервы, коробку шоколадных конфет ассорти, еще какие-то вкусно пахнувшие свертки.
— Зачем же столько? — слегка растерялась я.
— Как зачем? Это наша благодарность. Если бы не ты, кто знает, когда я добралась бы домой. Да и добралась ли вообще? Ты обо мне так заботилась…
— Какие пустяки!
— А папа считает, что таких бескорыстных людей, как ты, на свете не так уж много.
Моя юная попутчица словно работает переводчиком с языка айсбергов на язык нормальных людей.
— Твой папа несколько преувеличивает. Просто он за тебя переживал, но мы-то с тобой знаем, что все это мелочи…
Но Лера со мной не согласилась:
— Это не мелочи. А человек должен уметь быть благодарным…
В продолжение нашего негромкого диалога Михайловский сидел в кресле и, надо думать, разгадывал какое-нибудь запутанное уголовное дело, если у них такие бывают.
— В кухне вроде есть неудобно, — проговорила я, — а в гостиной огромный обеденный стол. И маленький журнальный столик.
— Давай в кухне, — сказала Лера, — здесь у тебя просторно. Да мы с папой и привыкли.
Я никак не считала, будто на теткиной кухне, это — «у меня». Здесь все было не моим. Главное, я не собиралась этим пользоваться, не собиралась здесь жить, да и не было никакой моей заслуги в том, что этот дом все еще оставался теплым и уютным.
Что ж, папа Михайловский вырастил достойную смену.
— Садитесь, ешьте кашу! — командирским тоном сказала и я; как аукнется, так и откликнется.
Визит вежливости? Я не возражаю. Сейчас порежем сыр-колбасу, откроем консервы, что вы привезли. Вот и весь прием. Если на то пошло, то до десяти часов — до того, как местные нотариусы будут готовы выдать мне документы, — еще уйма времени.
Михайловские уплетали кашу. Папа мент не заставил себя уговаривать и теперь наперегонки с дочерью орудовал ложкой.
— Как вкусно, — стонала Валерия, — а у меня так не получается. В смысле, без комков.
Я сидела напротив них. Под юбкой у тряпичной боярышни-грелки заваривался чай.
Михайловский задержался на кухне, хотя я предложила обоим после завтрака пройти в гостиную. Подумала, что он пойдет за нами, и с удивлением и некоторым смущением слушала, как он гремит чашками, моя посуду водой из чайника. Что за странный человек. Я сама не стала этого делать, чтобы не оставлять гостей одних. Но не идти же выгонять его из кухни!
