Поднявшись, подрывники снова бросились бежать к товарищам. Сердца, казалось, хотели вырваться из груди.
Обезумевшая железнодорожная охрана открыла частую, но беспорядочную стрельбу, к ним присоединились уцелевшие от взрыва гитлеровцы из охраны эшелона…
Партизаны уходили в глубь леса. Задание выполнено. Под носом у охраны уничтожены паровоз и двадцать вагонов, под их обломками нашло себе могилу немало фашистов. Позднее стало известно, что железная дорога на этом участке не работала около двух суток.
Отойдя на несколько километров, партизаны остановились отдохнуть и закусить.
В резерве у них оставалась еще одна мина, ее тоже нужно было использовать. И они, посоветовавшись, повернули к железной дороге Минск — Бобруйск, перешли ее, так как с той стороны были лучшие подходы для минирования, меньше гарнизонов и местность не такая открытая.
Небо затянуло тяжелыми тучами, стало совсем темно. Подрывники сбились с пути. Напрасно Сермяжко смотрел на компас — он был испорчен.
Неожиданно вышли на прогалину, и неподалеку раздалась немецкая команда:
— Хальт! Хальт!
Партизаны залегли, в тот же миг над их головами засвистели пули.
— Не стрелять! Отойти назад! — подал команду Сермяжко. И вся группа молча поползла назад, сделала большой круг и вышла к дороге.
— Теперь я сориентировался, — обрадовался Сермяжко, — до рассвета будем в Кайковском лесу.
Лес оказался небольшой, редкий, оккупанты большую часть его вырубили.
Рассвело. Послышался стук топора и немецкий говор. Подрывникам пришлось весь день просидеть в мелких мокрых кустах, и только вечером они тронулись в путь. Поздней ночью добрались до деревни Кохановичи. Она находилась в двенадцати километрах от Минска. Здесь было много гитлеровцев; поблизости от города они чувствовали себя спокойно.
Идти, не зная обстановки, нельзя. Сермяжко подозвал к себе Мацкевича:
— Гавриил, сходи в деревню, осмотрись и, если возможно, достань проводника.
Мацкевич исчез в ночной тьме, вслед за ним медленно пошли товарищи, чтобы в случае опасности быть как можно ближе к нему.
Мацкевич осторожно подкрался к крайнему дому, прислушался и тихо постучал в окно.
— Это ты, Петр? — раздался глухой голос из дома. Мацкевич насторожился. Было ясно, что хозяева кого-то ждут. Медлить нельзя.
— Неужели не узнал? — тихо проговорил Мацкевич.
Открылась дверь, и Мацкевич, приготовив автомат, ощупью вошел в комнату, зажег карманный фонарик.
Маленький полный старик, поняв, что ошибся, бормотал дрожащим голосом:
