Но, по сути, Варфоломеевская ночь стала результатом цепной реакции, которая позже, исковеркав психику Карла, затащила и его в водоворот смерти. Ощущение вседозволенности и способность идти на чудовищные преступления ради решения сиюминутных задач привели Екатерину Медичи к заговору против мешавшего ей адмирала Колиньи. А неожиданно столкнувшись с громадным авторитетом этого человека, она, если и не испугалась, то всерьез озаботилась проблемой безопасности для себя и своего младшего сына, принимавшего участие в заговоре. Что для нее, испытавшей насилие и глумление в раннем возрасте, знающей лишь одну страсть – страсть неограниченной власти, какие-то люди. Сотни и тысячи жизней для нее были ничто в сравнении с благополучием и жаждой царствования, она слишком детально изучала труды Макиавелли, чтобы пренебречь его советом «преступать человеческие законы» с тем, чтобы вырасти до «великого правителя».
В самой резне гугенотов не было садистского наслаждения, она вряд ли упивалась тут властью, просто показала свое истинное лицо, нутро человека, способного на все. Сама жизнь сделала ее такой. Став королевой, она лишь следовала своим побуждениям, сформированным самим двором. Ей казалось, что, обретая заоблачную власть, она возвышается над окружающим миром, на самом же деле она спускалась по невидимой лестнице все ниже в темень запретного сада, откуда уже не может быть возврата. Дурман власти действовал на нее гораздо сильнее, чем травка, которую королева ввела как моду (ее даже назвали в честь королевы «медичеей»). Но с новыми возможностями счастья не прибывало, что озадачивало и удручало королеву. Одинокая и нелюбимая, сама выстроившая стену в отношениях с детьми, Екатерина Медичи с наступлением зрелых лет забывалась лишь в своих разнузданных забавах. Безумные маскарады, приводившие к повсеместному разгулу и сменившиеся со временем вакханалиями со свальным, практически публичным сексом, являлись для нее доказательством всемогущества. Увлекаясь ясновидением, «вызыванием духов» и гаданием по зеркалу, королева бросала всем вызов, отметая всякие ограничения. Возможно, впервые после распада Римской империи эта женщина столь открыто вступила на запретное поле, возродив оргии для избранных. Сама она, похоже, испытывала мало удовольствия от участия в таких мероприятиях, однако ее вуайеризм (с организацией актов совокупления прямо в своих покоях) стал просто упоением властью, бессмысленным, но навязчивым диктатом своей воли во всех сферах жизни.
