— Ну а потом?
— А потом я одеваюсь и выхожу в парк.
Мне приспичило узнать больше — и чтобы подробности оказались еще непристойнее, но никаких дополнительных деталей мне не рассказывают. Он ее дрочит и отпускает. Неужели это и впрямь так? Неужели такое вообще бывает?
— А как его звать? И где расположен его кабинет?
К моему изумлению, Биргитта без колебаний сообщает мне и то и другое.
Через пару часов, отчаявшись понять хоть слово в монографии «Традиции Круглого стола короля Артура и Кретьен де Труа» (а это, объяснили мне, бесценный источник по теме, избранной мной для доклада еще на одном семинаре), я выбегаю на улицу, захожу в телефон-автомат на углу, ищу в справочнике имя и адрес доктора — и нахожу его! Он практикует на Бромптон — роуд. Завтра прямо с утра я непременно загляну к нему и скажу этому горе-эскулапу пару ласковых (возможно, даже сознательно имитируя уже освоенный мною шведский акцент). «Доктор Ли, — скажу я ему, — берегитесь! Доктор Ли, руки прочь от молоденьких иностранок, или вы нарветесь на целую кучу неприятностей, это я вам гарантирую!» Однако, судя по многим косвенным признакам, мне хочется не столько проучить врача-развратника, сколько удостовериться (насколько это возможно), правду ли рассказала мне Биргитта. К тому же я и сам не знаю, что больше придется мне по вкусу: услышать, что вся история — выдумка, или узнать, что это чистая правда? Да и окажись она выдумкой, что в том было бы толку?
Вернувшись в полуподвал, я прямо с порога раздеваю Биргитту. Она не противится. Чего стоит Биргитте непротивление, можно только догадываться; нрав у нее вообще-то крутой. Мы оба страшно сопим, угождая друг дружке до изнеможения. Я полностью одет, а она совершенно обнажена. Я называю ее шлюхой и сукой. Она требует, чтобы я оттаскал ее за волосы. Я не понимаю, всерьез или в шутку мне следует это делать; выслушивать подобные пожелания мне еще не случалось. Господи, как же далеко я ушел от поцелуев в пупок Шелковой (не выше и не ниже!) в общежитской прачечной прошлой весной!
— Хочу почувствовать тебя там! — визжит она. — Сильнее!
— Так?
— Да!
— Так, сучка? Так, шлюшка? Так, Биргитта?
— Так! Так! Так!
Еще час назад я боялся, что пройдут долгие десятилетия, прежде чем ко мне вернется мужская сила, боялся даже того, что кара (если это именно кара) может оказаться пожизненной. И вот я провожу ночь, дикая страсть которой искрится энергией, о существовании каковой в себе я и не догадывался, не осмеливался догадываться; или, вернее, до сих пор мне еще никогда не попадалась партнерша примерно моего возраста, способная обнаруживать подобный темперамент не в ссоре, а в любви. До сих пор мне каждый раз приходилось тратить такую бездну усилий на то, чтобы, продвигаясь мелкими шажками, улещать, умолять, выклянчивать разрешение на въезд в туннель, ведущий к наслаждению, что я и не подозревал о возможности движения в противоположную сторону; не подозревал, что могу и сам подвергнуться упорной осаде и бурному натиску, равно как и о том, что мне это придется по вкусу. Сдавив ляжками голову Биргитты, я вставляю ей в рот — вставляю так, словно мой член — это дыхательная трубка, спасающая ее от удушья, и вместе с тем орудие палача, вершащего казнь. А вот уже она сама, вообразив меня, должно быть, седлом, садится мне на лицо и несется вскачь, вскачь, вскачь.
