Из отеля в маленьком горном городке, где нам удалось снять номер с двуспальной кроватью, балконом и дивным видом с него, мы предпринимаем вылазки на весь день в Верону и Виченцу. Фотографии, фотографии, фотографии… Какой звук противоположен удару молотка, вгоняющего гвоздь в крышку гроба? Плавный щелчок затвора в фотоаппарате Клэр. И вновь мне кажется, будто меня запечатали в футляр, но футляр этот неизъяснимо прекрасен. Однажды мы с корзинкой для пикника просто-напросто идем куда глаза глядят по пастушьим тропам и цветущим лугам, любуясь голубой мелкой россыпью ползучего василька, лакированными головками лютиков и невероятными маками. Я могу в молчании бродить вместе с Клэр долгими часами. Могу раскинуться на траве и любоваться тем, как она рвет луговые цветы, чтобы в номере поставить их в стакан с водой возле моего изголовья. Ничего больше мне не хочется. Само слово «больше» утрачивает малейший смысл. Да и Биргитта уже не искушает меня; мне кажется, будто имя Биргитта и слово «больше» означают одно и то же. После порнографического представления в «фитти» она словно разучилась играть по-настоящему; во всяком случае, на овации публики ей рассчитывать уже нечего. Правда, в ближайшую пару ночей она приходит каждый раз, когда мы с Клэр предаемся любви, приходит и опускается на колени, непременно на колени; она клянчит у меня то, что ей нравится больше всего, но, ничего не получив, исчезает, а я вновь остаюсь один на один с телом, которым обладаю в реальности, и больше мне ничего не надо, или, по меньшей мере, мне хочется, чтобы ничего больше мне не было надо. Да, я храню верность Клэр, и непрошеная гостья неизменно убирается восвояси, предоставляя мне вновь и вновь радоваться тому, какой я счастливчик.
В последний день здесь мы устраиваем пикник на гребне посреди поля, с которого открывается вид поверх зеленых холмов на заснеженные вершины Доломитов. Я сижу, Клэр лежит; ее пышное тело едва заметно колышется с каждым вдохом и выдохом. Глядя сверху вниз на эту крупную зеленоглазую девушку в тонком летнем платье, на ее бледное овальное неиспорченное личико, любуясь ее дистиллированной, неземной красотой, какая, должно быть, присуща молодым женщинам из религиозных сект амишей и шейкеров, я твержу себе: с меня достаточно Клэр! Да, вот именно, «Клэр» и «достаточно» — это на самом деле одно и то же.
Вернувшись в Венецию, мы летим оттуда в Прагу с однодневной остановкой в Вене (взглянуть на дом Зигмунда Фрейда). Прошлой осенью я начал читать в университете спецкурс по прозе Кафки; доклад, который мне через несколько дней предстоит сделать в Брюгге, трактует тему одержимости Кафки идеей творческого голодания, а вот в его родном городе я еще не был, довольствуясь до сих пор книгами, фотографиями и гравюрами. Как раз перед самым отлетом в Европу я проставил оценки за курсовые работы пятнадцати слушателям спецкурса, освоившим все литературное наследие Кафки, включая дневники, письма (к Милене и отцу) и биографию, написанную Максом Бродом. Вот как звучал один из заданных мною студентам вопросов:
