С этими словами он повернулся ко мне спиной. Я не знал, где искать пристанище. Я мог бы пойти к дяде, но не любил его, потому что он был весь в чесотке. От них с женой вечно несло тухлой рыбой. Мне претило входить в их лачугу. Стемнело. Появились то вспыхивающие, то гаснущие огни светлячков. Удары пестов предвещали близкий ужин. Я тихонько обошел нашу хижину и прильнул к щели в глинобитной стене. Отец сидел ко мне спиной. Отвратительный дядя поместился против него. Они ели… У меня слюнки потекли от благоухания дикобраза, которого мы нашли в ловушке отца наполовину съеденным муравьями, так как он попался два дня назад. Мать славилась в деревне своим умением готовить дикобраза…
— Это первый дикобраз в сезоне! — сказал дядя, набив себе рот.
Не говоря ни слова, отец указал пальцем на стену над своей головой. Он вешал там черепа всех пойманных им животных.
— Ешьте все, до крошки, — сказала мать, — долю Тунди я оставила в котле.
Отец вскочил с места, и по его прерывающемуся голосу я понял, что дело будет жаркое.
— Сейчас же принеси долю Тунди, — крикнул отец. — Он не попробует дикобраза. Это научит его слушаться.
— Знаешь, он ничего не ел с утра. Что ж он будет есть, когда вернется?
— Ничего, — отрезал отец.
— Если вы хотите, чтобы он слушался, — добавил дядя, — лишайте его пищи… А дикобраз знатный…
Мать вышла и принесла котел. Я увидел, как отец и дядя запустили в него руки. Затем я услышал плач матери. Впервые в жизни мне захотелось убить отца.
Я вернулся в Фиа и… долго простоял в нерешительности, прежде чем постучался в хижину белого священника. Я застал его за едой. Мой приход удивил его. Я объяснил ему жестами, что хочу уехать вместе с ним. Он засмеялся, выставив напоказ все зубы, отчего рот его уподобился полумесяцу. Я неподвижно стоял у двери. Он подозвал меня. Он отдал мне остатки ужина, который показался мне странным и восхитительным. Мы продолжали разговаривать жестами. Я понял, что он согласен взять меня с собой.
Так я стал боем преподобного отца Жильбера.
На следующий день новость дошла до отца. Я боялся его гнева… Я объяснил это священнику, по-прежнему прибегая к жестам. Мой страх развеселил его. Он дружески похлопал меня по плечу. Теперь я был под защитой.
Отец пришел после обеда. Он сказал только, что я был и остался его сыном, то есть каплей его крови… что он не сердится на меня и все будет позабыто, если я вернусь домой. Я знал, что означают эти прекрасные речи в присутствии белого. Я показал отцу язык. Он зло посмотрел на меня, как смотрел всякий раз, когда собирался «научить меня жить». Но с отцом Жильбером я ничего не боялся. Его взгляд, казалось, имел колдовскую силу; отец опустил голову и ушел понурившись.
