Сперва я по привычке прислушивался к разговору, притворяясь, будто занят делом. Когда уши мои устали, я стал думать о другом. Не знаю, о чем шла речь, когда слова докторши привлекли мое внимание.
— …вчера, после обеда… — сказала она.
Это все, что я услышал из целой фразы, которую она произнесла, наклонившись к уху госпожи.
Они одновременно посмотрели в мою сторону, и госпожа покраснела. Затем они перестали обращать на меня внимание.
— Представьте себе, — продолжала докторша, — слуги воображают, будто мы не понимаем их языка… Мои бои растерялись вчера, когда я застала их на веранде. Они показывали пальцем на господина Моро, проходившего мимо вашего дома, и говорили все разом, смеясь и крича: «Тунди! Тунди!» Я спросила, в чем дело, и узнала…
Докторша опять наклонилась к госпоже, и они опять взглянули на меня. Госпожа опустила глаза.
— Все они такие, — продолжала докторша, — противные, назойливые. Они всюду и нигде…
Хотя она говорила шепотом, я услышал последние слова:
— Будьте осторожны… Еще есть время, ведь ваш муж ничего не знает…
Госпожа хотела было схватиться за голову. Но передумала, осушила стакан и вытерла капельки пота, выступившие на ее лице. Обе дамы встали и вышли на веранду. Они еще долго беседовали. Горн протрубил половину пятого. Госпожа проводила докторшу до самой улицы.
Вернувшись, она позвала повара, чтобы зажечь лампу «Аида». Это я зажигал ее каждый вечер, когда первые ночные бабочки задевали меня своими крылышками. Отец Жильбер научил меня делать это, и я гордился своим умением. Остальные слуги коменданта смертельно боялись прикасаться к бензиновым лампам. Оно и понятно — из-за взрыва этих ламп осталось немало вдов в туземном квартале.
Повар притворился глухим. Госпожа сама отправилась на кухню. Она сделала вид, будто не заметила меня, хотя прошла совсем близко, потянула повара за фартук и указала ему на лампу, стоявшую на веранде. Повар воздел руки в знак мольбы и сказал, что с тех пор, как работает у белых, ни разу не зажигал лампы «Аида». Госпожа не сдавалась. Она позвала Баклю, но тот, верно, отсыпался где-нибудь в туземном квартале, опьянев от изрядного количества пива…
Госпожа опять указала повару на веранду, но тот заартачился, как баран, которого тащат под дождь. Она подавила гнев и обернулась ко мне. Казалось, она делает нечеловеческие усилия, чтобы заговорить со мной. Я не стал ожидать приказаний и поспешил зажечь лампу.
Яркий свет залил веранду, двор и кухню. Госпожа ходила взад и вперед. Она то погружалась во мрак, в промежутке между кухней и прачечной, то выходила на свет. Повар пересек двор, неся на голове дымящееся блюдо.
