А если солгать? Нагромоздить груду лжи, сослаться на ушиб во время падения с коня, пытки в Тайной канцелярии, наплести вагон и бочку арестантов… Лишь бы дать ей успокоение, основанное на полной фальши. Могу ли я поступить таким образом с матерью? Нет, это выше моих сил. И, не потому что безмозглый дурак, бесчувственная скотина или что-то еще в этом роде. Просто врать матери — кощунство. Она заслужила правду, какой бы страшной та ни была. Святая ложь не заслуживает высокого титула.
Я заговорил. Тяжело объяснять вещи, о которых и сам-то имею весьма смутное представление, но все, что я мной рассказал, было чистой правдой, во всяком случай такой, как мне представлялось. И что самое странное — баронесса поверила. Наверное, потому что материнское сердце действительно способно отличить где правда, где ложь.
— Значит, Дитрих внутри вас? — спросила баронесса, осторожно касаясь моей груди.
— Да, — я не стал дергаться в сторону, понимая, что ласка предназначается ее сыну. — Если быть точным — какая-то его частица, осколок души. Даже не знаю, как это объяснить.
— Тогда не пытайтесь… А он может что-то сказать мне?
— Нет, я лишь ощущаю его присутствие. Легкое раздвоение сознания в некоторых ситуациях. Он очень слаб и не может взять контроль над телом. Я не понимаю, почему он вообще остался. Если верить человеку, из-за которого это случилось, Дитрих умер, ушел на тот свет. Хотя, кажется, мы и в правду не исчезаем бесследно. Большего, извините, сказать не могу. Не потому, что не хочу, а потому что не знаю. Простите, меня, пожалуйста.
— За что? — поразилась женщина. — Разве это ваша вина?
Я покачал головой:
— Нет, моего согласия не спрашивали, но я все равно чувствую себя виноватым.
Она поцеловала меня в лоб и сказала:
— Успокойтесь. Вы ни в чем не виноваты, молодой человек. Я буду молиться, чтобы вы довели до конца вашу миссию. Надеюсь, небеса смилостивятся, и мой сын вернется. Вы верите в это?
— Кто знает, — тихо произнес я.
Если Дитрих вернется, что станет со мной?
Уезжая, я оставил матери мешочек с полусотней дукатов и попросил позаботиться о дочке. Это все, что было в моих силах.
Проснулись мы утром от выстрелов и криков встревоженных людей.
— В чем дело? — Карл присел на кровати, вытирая кулаком заспанные глаза. — Какая сволочь шумит под окнами?
— Сейчас узнаем.
Я глянул в окно, пытаясь разобрать, что творится на улице, и увидел кавалькаду гарцующих всадников, палящих на всю округу из пистолетов и мушкетов. Похоже, они чему-то радовались и спешили возвестить об этом событии стрельбой. Прямо как ковбои из плохих вестернов. В дверь постучали.
