Во дворе остался Петров, двое парней в камуфляже, один из них с факелом. И Кирилл. Санин, оставленный сторожить дом, ушел внутрь и, судя по грохоту, устраивал там «генеральную уборку» в мародерском стиле.
— Ну что, баклан, задал ты нам проблем, — сказал обладатель черной банданы. — Пророк хренов.
— А чего, он, типа, может предсказывать? — спросил боец с факелом.
— Сейчас проверим, — Петров подошел вплотную и плюнул Кириллу в лицо. — Мордой к стене, падаль!
Это оказалось так неожиданно, что бывший журналист вздрогнул и замер. Показалось, что все происходит не с ним, или что он угодил в жуткий сон… Удар по лицу привел его в чувство.
Пришлось развернуться к стене, на которой виднелись оспины от пуль.
Что они задумали, Кирилл не понимал, но наверняка какое-то гнусное развлечение. За спиной пошептались, и чей-то кулак ощутимо ткнулся в позвоночник. Кирилл охнул.
— Ну что, Ванга с хером, кто тебя стукнул, а? — глумливо поинтересовался Петров. — Повернись, сука! Покажи нам, как ты умеешь пророчить! Или тебе одного раза мало? Добавим!
Кирилла ударили еще раз, куда сильнее. В спине что-то хрустнуло.
— Чего молчишь, баклан? — продолжил спрашивать боец в бандане. — Повернись, я сказал!
Пришлось развернуться, глянуть в ухмыляющиеся, довольные рожи.
Все трое выставили руки с поднятыми большими пальцами, и это напомнило Кириллу об игре «сифулька», в которую они играли в детском доме — там тоже требовалась жертва, и обычно ей становился кто-то из младших.
— Вы умрете, — прохрипел он, облизав губы. — А ты, с черной головой, перед смертью учуешь запах собственного нутра, и поймешь, что оно забито грехом и нечистотой…
Картинка, мелькнувшая перед глазами, была яркой и мерзкой.
— Тоже мне, удивил! — хмыкнул боец с факелом, а Петров, широко размахнувшись, ударил Кирилла по щеке.
— Пророчь лучше, Нострадамус недобитый, — прошипел он.
— Вас мир не может ненавидеть, а меня ненавидит, потому что я свидетельствую о том, что дела его злы. — Вспомнить эту цитату из Нового Завета оказалось неожиданно трудно, но Кирилл все же сумел.
Лицо Петрова исказилось от негодования.
— Ну точно, языкатый, — буркнул он недовольно. — Ладно, и так задержались, вяжи ему руки.
Запястья Кирилла примотали друг к другу за спиной, в рот засунули грязную, вонючую тряпку. Когда он попытался ее выплюнуть, то получил в живот, да так сильно, что его начало тошнить.
Но, вопреки ожиданиям конвоиров, он не издал ни звука, даже не застонал.
