Ну да, за столько лет даже консервы придут в негодность, кроме той же тушенки. Хорошо хоть есть вода. Интересно, откуда ее возят? Не с Волги же?
— В частном секторе, за Советской, колонки есть работающие, — ответил на невысказанный вопрос Аркадий Петрович. — Я в первые дни работал в бригаде водовозов, это потом меня сюда перевели…
Солнце заходило, жара потихоньку спадала, усталые и грязные работники сидели и лежали на траве рядом с «казармой», и охранники не спешили загонять их внутрь. Бригадир отсутствовал, десятники без него вели себя как нормальные люди, и можно было расслабиться.
Неподалеку от Кирилла несколько мужиков уселись в кружок и достали пластиковые карты, еще двое притащили подгнившую шахматную доску, и вокруг образовалось кольцо из болельщиков. Аркадий Петрович принес книгу, толстую, в яркой обложке, с пожелтевшими от времени страницами.
— Надо читать, пока светло, — сказал он грустно. — Света нет, и неизвестно, будет ли.
Кирилл же лежал и наблюдал, что происходит вокруг, слушал разговоры.
Сменилась охрана, ушедшие с поста бойцы, смеясь и переговариваясь, отправились в ту сторону, где из зарослей поднималось здание районной администрации. Среди игроков в карты чуть не началась драка, двое вскочили, схватили друг друга за грудки, но пустить в ход кулаки не успели — рядом оказался парень в камуфляже.
— Эй-эй, осадить! — рявкнул он. — Цивилизация в опасности, а вы тут собачитесь! Кому охота разбитую морду — обращайтесь!
Поссорившиеся мужики, бросая друг на друга злобные взгляды, уселись на место, а Кирилл подумал: «Шустрые они, и с промытыми мозгами. Удрать будет непросто».
— Слушай, а матрас и одеяло мне когда дадут? — спросил он, повернувшись к Саше.
— А там их внутри полно, за загородкой, натаскали в первый день с запасом, так что не боись, — отозвался тот. — Да и те ребятишки, кого вчера расстреляли, своими не воспользуются больше, хе-хе.
— Расстреляли? За что?
— Ну, первый-то удрать попытался, но его поймали… а второй, Иван Захарьич, он к нам три дня назад прибился, старый уже был. — На лице Саши отразилась задумчивость, и он поскреб лысину. — Говорил много, такое, что не сразу и поймешь, но все бредятину. Про то, что небеса открылись, что он пророк времен последних, что за ним придет тот, кому он недостоин шнурки развязывать, и будет изменять мир не просто словом, а светом… Отвели его к майору, а тот решил, что болтливого безумца кормить смысла нет, его и грохнули, а голову, чтобы остальным неповадно было, на железку насадили… Видел, наверное?
