Эль-Таалена - Алекс Тарн

Во избежание возможных недоразумений автор подчеркивает, что все без исключения образы и персонажи данного фантасмагорического триллера являются вымышленными и не имеют никакой связи ни с какими реальными людьми, на каковую связь может, в силу независящих от автора причин, указать извращенное воображение того или иного злонамеренного читателя.

Прежде чем разлепить веки, Брандт на пробу подвигал глазными яблоками. Яблоки с предупреждающим скрипом перекатывались в брандтовых глазницах, как в облепленных песком корзинах.

«Черт, — подумал Брандт. — Опять чем-то отравили, садисты. Нет чтоб убить сразу. Ну ничего, я уж как-нибудь сам…»

Не открывая глаз, он пошарил рукой сбоку, где должен был лежать девятимиллиметровый Беретта Кагуар с полной обоймой. Пятнадцать патронов. Должно хватить, чтобы застрелиться.

Однако вместо рифленой рукоятки орехового дерева под ладонь попалось что-то мягкое, не похожее на пистолет. Что такое? Все так же вслепую Брандт озадаченно ощупывал незнакомый предмет. Его гладкая округлость завершалась твердым окончанием, тоже в какой-то степени рифленым, но явно не оружейного типа. Гм… что же это?

Пространство сбоку хихикнуло и сказало женским блондинистым голосом:

«Дэвид! Прекрати меня щупать, хулиган! Взялся за грудь, ну говори что-нибудь!»

«Черт! — снова подумал Брандт. — Еще и подсунули кого-то. Как ее звать-то? И что с ней делать? Поговорить или задушить сразу?»

«Поговори со мною, пупсик, — капризно пропели сбоку, словно подслушав его сомнения. — Грубый секс без разговоров — как поносы без запоров…»

«Господи! — ужаснулся Брандт. — Она еще и поэтесса!»

Он напрягся, попытался вспомнить какую-нибудь молитву, но не смог, и застонав от безысходности бытия, приоткрыл левый, противоположный женскому голосу, глаз. К плохому желательно привыкать не одним махом, а постепенно.

Перед глазом расстилалась темнокоричневая равнина ковра с возвышающимися над ней горными хребтами, на скорую руку сооруженными из мятых брюк и скомканной рубашки. Двумя черными неприступными утесами стояли башмаки. На одном из них кокетливой снежной шапкой висели женские трусики. Между утесами, как и положено, текла река, представленная шелковым, в искру, галстуком. Позмеившись по равнине, галстук заканчивался петлей, и это снова навело Брандта на нехорошие мысли. Он вздохнул и оцарапав взгляд об острый пик каблука-шпильки, с неимоверным усилием передвинул его дальше, к мутному свету лондонского утра, неохотно сочившемуся в щель между портьерами.