Пусть этот вечер не останется... - Роман Валерьевич Сенчин

В половине седьмого — пошли.

Нет, покупатели были в течение всего дня, но в основном домохозяйки и пенсионеры, не спеша выбиравшие сорта колбасы и сосисок, спрашивавшие о качестве, о степени свежести, иногда просившие попробовать “ветчинку” или “карбонатик”. А в половине седьмого от станции метро двинулись возвращающиеся с работы. Они без раздумий и сомнений становились в очередь, без лишних слов четко бросали в окошечко: “Полкило "Сливочных"... Килограмм "Докторской"... Триста грамм "Любительской"...” И Лена автоматически открывала нужную дверцу холодильной камеры, доставала требуемое, старалась отрезать именно столько, сколько заказывали, — знала, что этим, вечерним, не нравится брать больше или меньше. Впрочем, спорили редко — спорить им было некогда.

Ей легче с вечерними, вообще лучше вертеться в тесном нутре тонара, чем вести изматывающе долгие диалоги с дневными. И в этом верчении скорее, незаметнее приближается конец смены... Вот еще час-полтора аврала, запарки, а потом поток схлынет, пойдут одинокие, запоздавшие, а в девять приедет Рагим, снимет кассу, закроет тонар, и Лена тоже отправится домой отдыхать, как все...

— Мне “Чайной” колбасы на сорок семь рублей, — голос пожилого мужчины.

Лена поморщилась — такой заказ не сулил ничего хорошего. Сейчас начнется высчитывание каждого грамма.

Сунулась в тот отдел холодильника, где должна лежать “Чайная”. Ее там не было. А, да, днем хорошо покупали — у пенсионеров дешевая “Чайная” пользуется популярностью. Остался лишь тот полукружок на витрине.

Достала его, положила на весы. Щелкнула кнопками калькулятора. Сказала:

— На семьдесят два рубля выходит.

— На сколько?

— На семьдесят два.

— Мне надо на сорок семь.

Говорить было тяжело, но Лена решила объяснить:

— Это последний кусок. Больше нет... Куда я эти сто граммов?

— Ну, девушка, пожалуйста.

— Давайте я “К завтраку” отрежу? Цена та же почти, тоже вареная...

— Мне “Чайной” надо.

— “Чайной” не получается.

На улице зашумели и, видимо, оттеснили старика от окошечка. Снова пошли четкие заказы: “Полкило "Домашних"... Четыреста ветчины... Полкилограмма грудинки... Упаковку заливного...” Лена доставала, резала, взвешивала, но легкости автоматизма уже не возникало, мешала мысль, почти раскаяние: “Надо дать ему было сколько просил. Остальное забрала бы себе на бутерброды утром”. Хотя колбасу она не любила в последнее время — вид ее на столе иногда даже вызывал отвращение: надоедала за время работы. Впрочем, когда торговала молочными продуктами, почти не ела ни творог, ни йогурты...