32. Агония мира - Владимир Брайт

Всегда чувствуешь себя разбитым, когда появляется подсознательное ощущение, что тебя хотят убить — и не в отдаленной перспективе, а в самом что ни на есть ближайшем будущем.

Я сидел в маленьком баре, где-то на задворках не только душного мегаполиса, но по большому счету и вселенной, и думал, что жизнь все-таки странная штука...

Два месяца назад грузовик, вылетевший из-за поворота на встречную полосу, сначала ослепил меня фарами, а потом взял на таран малолитражку, в которой я ехал. И все это на скорости сто километров в час. У меня до сих пор по ночам стоит в ушах пронзительный визг тормозов и скрежет сминаемого металла. Последнее, что я успел сделать, — резко вывернуть руль влево, и удар пришелся не в лоб, а почти по касательной. Впрочем, даже при таком столкновении мои шансы на выживание были скорее теоретическими. Если вас вырезают из раздавленной всмятку машины, это уже говорит о многом.

«Скорая», доставившая то, что еще некогда было здоровым человеком, в реанимацию, сдала эту груду искореженного человеческого материала под расписку и отправилась по следующим вызовам. А я так и остался лежать на операционном столе, где уставшая от ночных операций бригада совершенно не знала, что со мной делать: разобрать на запчасти, чтобы хотя бы некоторые мои уцелевшие органы послужили на благо других, более счастливых пациентов или просто отправить в морг.

Не знаю, на чем бы они остановили свой выбор, если бы, на счастье, моими бренными останками не заинтересовалась одна весьма серьезная контора, к тому же наделенная чрезвычайными полномочиями.

Когда-то я был молод, здоров и, что самое главное, не обременен близкими и родственниками. Одинокая троюродная тетка не в счет. Поэтому с моими останками можно было делать все, что угодно. Компьютер выдал всю необходимую информацию, и уже через восемь минут меня забрали прямо с операционного стола.

Пережив кратковременную клиническую смерть по пути из больницы в лабораторию и еще две, более продолжительные, во время переделки моего тела, через пару недель я, к немалому удивлению местных специалистов, пришел в себя, а еще через месяц был морально и физически готов услышать о своем диагнозе и новой роли в этом мире.

Совершенно бесцветный человек, со смытыми чертами лица, представился как Каффи Залабски (непонятно, к чему были эти изыски, — назвался бы просто мистером Смитом или Джонсом), после чего коротко спросил, хорошо ли я себя чувствую и готов ли услышать всю правду о своем нынешнем положении.