Мой папа Штирлиц - Ольга Евгеньевна Исаева

Ольга Исаева

Издательство Пушкинского Фонда, 2004 г.

"Однажды, дело было еще до перестройки, я присутствовал при разговоре двух известных и замечательных писателей, Иосифа Бродского и Юза Алешковского. Речь шла о том, как, живя в эмиграции, не оторваться от стихии живой речи, от России говорящей как единственного источника творчества и вдохновения. Писатели обсуждали план, который показался мне детской фантазией: поскольку самим им приезд на родину был закрыт, надо найти надежных американцев из числа стажирующихся в России, снабдить их хорошими портативными магнитофонами и чтобы они с этими магнитофонами толкались в трамваях, в очередях, в пивных. Фантазия была трогательна еще и своей ненужностью - ведь оба писателя обладали феноменальной речевой памятью. Напитавшись русской речью смолоду, они уже навсегда были обречены жить ею. Разлука с родиной даже обостряла в них чувство родной речи.

Я это вспоминал, читая рассказы Ольги Исаевой. Исаева - словно тот всевидящий, всеслышащий тайный агент, засланный литературой к истокам родной речи и жизни. Только никакого магнитофончика ей не надо - умение видеть, слышать и помнить у нее в сердце".

Лев Лосев

Тяжело дыша, она подходила и склонялась над моей раскладушкой, каждый вечер задавая один и тот же сакраментальный вопрос: “Молилась ли ты на ночь, Мензимонда?”. Фраза принадлежала ей и не ассоциировалась в моем пятилетнем сознании ни с чем, кроме ее одышки, морщинистого, страшноватого в полумраке лица и момента, когда, приближаясь, оно расплывалось перед глазами, и я чувствовала старческий запах и укол ее редкой, но чрезвычайно колючей бороды.

Бабушка. Я звала ее баушка Маруся. Соседи говорили про нее, что она “дородная”, что “на ней пахать можно”, что она “всех нас переживет”, и что она “прикобыливает”, но я им не слишком доверяла. Сердечный приступ, инфаркт миокарда, нитроглицерин – я всерьез гордилась знанием этих звучных слов. В нашей семье они произносились так же часто, как у соседей, работавших на многочисленных фабриках текстильного комбината, разбавленные общеупотребительным матерком, загадочные: конбинат, подмастер, прогрессивка.

Белая, как привидение, черным разинутым ртом глотающая воздух, судорожно шарящая рукой по одеялу в поисках коробки с таблетками, бабушка наводила на меня привычный ужас. Я опрометью бросалась вон из комнаты и стучалась к соседям: одинокой, ворчливой Максимовне и, вечно всем недовольной, молодой медсестре Лидке. Нехотя отрывались они от своих дел и шли к нам, частенько появляясь, когда приступ уже отпустил. Бабушкино лицо розовело, она в изнеможении лежала на подушках и, с трудом ворочая языком, виновато благодарила всегда несколько разочарованных соседок.