Эсперанса - Пэм Муньос Райан

— Наша земля живая, Эсперанса, — сказал папа. Он вел ее за руку по пологому склону. Виноградные лозы вились по шпалерам, спелые ягоды были готовы вот-вот упасть. Эсперансе было шесть лет, и она любила гулять с отцом по виноградникам. Глядя на отца снизу вверх, девочка видела, что его глаза лучатся любовью к этой земле.

— Вся долина живет и дышит, — сказал он, простирая руку к далеким горам, стоявшим словно часовые. — Она дает нам виноград. — Папа с нежностью прикоснулся к дикому усику, который пробился к ряду лоз и словно ждал, что сможет пожать ему руку. Папа зачерпнул горсть земли и внимательно на нее посмотрел. — А ты знаешь, что лежа на земле можно почувствовать ее дыхание? Можно почувствовать, как бьется ее сердце?

— Папочка, я тоже хочу это почувствовать, — сказала она.

— Пойдем.

Они дошли до конца ряда, до покрытой травой верхушки холма.

Отец ничком лег на землю, а потом взглядом и жестом позвал Эсперансу. Девочка расправила платье и опустилась на колени. Потом она, словно гусеница, подползла к отцу и устроилась рядом. Одну щеку Эсперансы грело солнце, а другую — теплая земля. Она хихикнула.

— Тс-с-с, — сказал отец. — Знай, ты почувствуешь биение ее сердца, только если будешь лежать тихо-тихо.

Она подавила смех, сильнее прижалась к земле, но ничего не услышала.

— Она молчит, папа.

— Агуантате тантиво и ла фрута каэра эн ту мано, — сказал он. — Подожди немного, и плод сам упадет тебе в руку. Ты должна набраться терпения, Эсперанса.

Она ждала и тихо лежала, глядя в глаза отцу.

И почувствовала, как — сначала слабо, потом все сильнее — билось сердце земли: тук-тук, тук-тук. Сначала она ощущала это телом, а потом и на слух: тук-тук, тук-тук.

Эсперанса не отрывала глаз от отца, не в силах произнести ни слова. Она боялась, что этот звук исчезнет и она навсегда позабудет, как чувствовала сердцебиение долины.

Девочка все сильнее вжималась в травянистый склон, пока ее дыхание не слилось с дыханием земли — и отца. Теперь три сердца бились вместе.

Эсперанса молча улыбнулась ему — зачем слова, если глаза говорят всё сами.

Отец ответил ей улыбкой, словно говоря: «Да, я знаю, Эсперанса, ты это почувствовала».

Отец протянул Эсперансе нож. Короткое лезвие было изогнуто словно серп, толстая деревянная рукоятка пришлась точно по ее ладони. Обычно сбор урожая открывал старший сын фермера, но Эсперанса была единственным ребенком в семье, папиной гордостью, поэтому ей и оказывалась эта честь. Она видела, как вечером отец затачивал нож на точильном камне, и знала, что он стал острым как бритва.